Форумы-->Кланы-->
<<|<|112|113|114|115|116|117|118|119|120|121|122|>|>>
| Автор | #9119 Орден рыцарей полуночников |
|---|
РАССКАЗ ДОКТОРА БИОЛОГИЧЕСКИХ НАУК
Тоджинская котловина, начало 1960-х гг.
=========================================================
та экспедиция тоже сплавлялась на лодках, но только на резиновых, легких, и шла не все время по Бий-Хему, а сначала по его притоку. Это была экспедиция биологов, и цель была в том, чтобы собрать как можно больше коллекций: гербариев, шкурок, сведений о численности разных видов.
Ученые плыли по реке, и где-то в конце июня оказались совсем недалеко от тех мест, где несколько лет назад побывал геолог, будущий доктор геолого-минералогических наук. В этом месте реки находились острова, и ученые старались их обследовать – там могла быть живность, какой не найдешь на берегу. И ночевать они старались на островах, потому что медведи и лоси вели себя не то чтобы агрессивно… а просто им было интересно, и они могли полезть к людям ближе, чем надо.
А лоси так вообще могли огорчиться, что люди ходят возле них, и старый лось мог бы захотеть их отогнать или убить. Вроде бы звери пока ничего плохого им не сделали, а как-то без них спокойнее. Биологи логично рассудили, что на островах им будет все же безопаснее.
Этот остров был длинный, намытый. Ученые решили сначала обойти его, каждый по своему берегу, – просто так, на всякий случай.
Биолог быстро наткнулся на тропу, и на этой тропе человек мог идти комфортно, без всяких бьющих в лицо ветвей. Тропа была сделана кем-то высоким, двуногим.
Тропа вела к сооружению, больше всего напоминавшему огромный, небрежно сделанный шалаш… Шалаш из ветвей толщиной в руку, даже в бедро… Ветвей не отрубленных, а судя по всему сломанных или открученных. В шалаше никого не было, только налипла на ветках, валялась на истоптанном полу рыжая и бурая шерсть.
Пока биолог рассматривал шалаш, пытался понять, что вообще это такое, в стороне раздался страшный шум.
– Коля, ты? Что там у тебя? – прокричал обеспокоенный биолог.
– Да вовсе не у меня, – раздался голос напарника совершенно в другом месте. – Это у тебя что-то шумит… Ты что, через кусты там ломишься?
И друзья как-то заторопились увидеть друг друга, встретиться, и в глазах каждого читалось одно и то же: сильное желание уплыть побыстрее с этого острова… и уж, во всяком случае, на этом острове не ночевать.
Задаю тот же вопрос:
– Как же вы оставили шерсть?!
– Да знаете, как-то вот оказывалось не до нее. Очень было странно мне в этом шалаше-не-шалаше. Странно и неприятно, жутко, очень не хотелось там оставаться. | | Всем хорошей недели! | Доброй ночи!
Немного истортй) | РАССКАЗ ГЛАВНОГО ИНЖЕНЕРА КРУПНОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ
Нижняя Тунгуска, 1977 г.
=====================================================
Этот человек даже не сам проводил разведки нефти в Эвенкии, он только организовывал поиски. Работа шла к концу, стоял конец августа – уже совсем осень в этих местах. И инженер ударил себя пяткой в грудь: за все лето только сидел за картами, выслушивал начальников, вышибал горючку, проверял работу отрядов и буровых! Ни разу сам не вышел в маршрут, не закинул удочку, не взял в руки ружья. Лето – как и не лето, а много ли их впереди, лет? Скоро пятьдесят.
И взял начальник все что нужно, и пошел вверх по реке к нужной ему буровой. Три дня ходу по тропинке, по ненаселенным местам, без всякой рации и вообще без связи, в полное нарушение всех норм техники безопасности.
Шел и шел, наслаждаясь шумом тайги и реки, покоем и возможностью в кои веки побыть один на один с природой. На третий день пути, к вечеру, уже недалеко от буровой инженер вдруг заметил крупного мужика, стоящего в воде по колени.
Вода текла здесь быстро, образуя водовороты вокруг ног, но растекалась широко, мелко, и мужик что-то делал в воде, водил там руками; то ли что-то стирал, то ли собирал что-то на дне. Это был первый человек, которого увидел инженер за три дня пути.
– Эй! – заорал инженер и замахал рукой стоящему.
Тот выпрямился, махнул в ответ и снова завозил в реке руками.
– Эй! – снова завопил инженер. – Как там дела на буровой?
Он подошел уже близко, метров на пятьдесят, когда стоящий в реке снова выпрямился. С рук его стекала вода, в правой он держал здоровенного бьющегося налима. И жуть охватила инженера: перед ним стоял вовсе не человек с буровой, а мохнатый, в бурой шерсти великан, по крайней мере в два метра ростом. Красным огнем горели в сумерках глаза, мрачно было лицо, обращенное к инженеру.
Великан махнул в сторону инженера рыбой, что-то проворчал трескучим голосом. Инженер стоял как вкопанный, судорожно соображая, нужно ли сдергивать карабин? Великан еще постоял и неторопливо пошел в лес.
Инженер, стараясь держаться подальше от бурелома, густых зарослей и впадин, держа руку на замке карабина, к ночи подошел к буровой. От него не укрылось, как удивлены, даже испуганы люди его появлением. Было в их поведении что-то, далеко выходящее за пределы опаски подчиненных, к которым вдруг пожаловало высокое начальство.
– Что испугались? Он разве нападал на кого-то?
– Кто «он»?!
– Ну, кто… Тот самый, который ниже по реке живет. Мы с ним встретились только что. Ну, рассказывайте: кого он гонял?
– Да не гонял… Приходит, смотрит.
– А вы бы из ружья!
– Если раним, представляете, что сделает?! Нет, мы уж так, мы переждем. Он же не нападает.
– А еды ему давали?
– Рыбу давали. Мы поймаем, он придет и смотрит…
– А вы сразу и бежать!
– Да не бежать, какой вы. Мы специально оставляли. А он налима поймает, принесет и махнет в нашу сторону: вроде спрашивает, хотим ли.
Я тогда спросил у инженера, почему не сфотографировали «человека лесов», не осмотрели следов, шерсти? А потому, что наутро прилетел вертолет, долго грохотал, летал взад-вперед над этим местом. Потом ждали, даже ходили искать, не нашли. Наверное, ушел в более спокойное место. | РАССКАЗ ВЕТЕРИНАРА
Таймырский полуостров, 1987 г.
==================================================
– Я вам расскажу, вы вроде смеяться не будете, но сразу говорю: чуть что, от всего отопрусь. Не видел ничего, это сам Буровский все придумал.
– А почему? Что тут плохого?
– Да знаю я… Опять скажут, что сидим там, у себя, квасим без перерыву, вот и мерещится. Мол, это такой тундровый дух, а мы просто дикари, не понимаем, знаю я.
– Так ведь ты описываешь вовсе и не духа. Духи разве оленей воруют?
– Откуда я знаю, что духи делают?! Их я ни разу не видел, а кулей видел. Но я и кулей только раз видел. Дед рассказывал, их раньше много было, надо было осенью ходить осторожно, особенно в тумане. Они в тумане всегда и приходят – и к стаду, и так. В тумане свистят или вдруг голос раздается – тогда стой, туда не ходи.
– Разве они опасные? Я слыхал, только страшные на вид, а на людей не нападают.
– Может, и не нападают… А бывало раньше, что начались туманы, надо олешков сбивать и на юг откочевывать; ушел человек в туман – и не вернулся. Скажешь, заблудился? Нет, не заблудился, такие люди не могут плутать, не умеют. Дед говорил, что куль опасный, если ты вдруг возле него окажешься, – тогда он может испугаться. Потому в тумане ходишь – надо шуметь, кричать, нельзя совсем тихо ходить. Я совсем тихо тогда ходил, забыл, что так нельзя, вот и наткнулся. Нельзя было тихо ходить.
– А если он оленей крадет, как же вы не заступаетесь?
– Почему не заступаемся? Только надо думать, как. Надо сразу оленей на юг уводить, и все. И еще в воздух стрелять можно, шуметь, а в самого куля стрелять нельзя, страшно.
– Ты же стрелял?
– Нет, я в него не стрелял, я потом стрелял, в воздух. До того мы с дедом тоже в воздух стреляли, когда куль унес олешка. Стадо бежало, туман, найти трудно. Только дед мог найти место, где видно, как куль олешка поймал: топтались на земле, крови много и башка валяется.
– Башка целиком?!
– А что? Куль поймал и сразу оторвал, чтобы рога не тащить. Сам подумай, зачем кулю рога?
– А куда тащить? Как ты думаешь, есть у куля дом?
– Откуда я знаю? Может, у него дети есть, он им носит. Тогда по следу можно пойти было, след в сторону старых ям вел… оврагов. Кровь была, след был, как босые пальцы, только больше. Дед не велел – говорит, нельзя за ним ходить. Мы тогда в воздух стреляли, пугали.
А назавтра я в туман опять ходил стадо смотреть и не туда вышел. Там овраги такие… ну, дырки в земле… от геологов. Я чуть в такую яму не свалился, тогда понял – совсем в сторону ушел, опять дед смеяться будет: мол, узнал городскую науку, а как по земле ходить – науку забыл.
Ну, прикинул, где стадо, пошел. Слышу – свист. Сильный свист, сильнее, чем если человек свистит. И голос такой… трескучий. Вроде человек так говорить не может, и ни один зверь тоже не может. А туман плывет, тундру то видно, то нет. Небо серое, в тучах, и непонятно, где тучи кончаются, а где туман. В такие дни все непонятно. Вроде вот он, холм с двумя вершинами! А его туман хлоп и закрыл. Сам плывет, и где ты видел холм с двумя вершинами? Может, вот тут? А может, вот там? | Вроде у меня теперь ямы сзади, а стадо вон там… Где как раз свист и голос трескучий. Не хочу туда идти, прикидываю, как обойти и все равно попасть к стаду. А туман плывет, все непонятно. Уже вроде сзади голос… Это я так прошел или он сзади специально зашел? А впереди то ли мелькнуло что-то, то ли туман плывет, самому непонятно.
Я карабин в руки взял, чувствую, не один я в тумане, есть еще кто-то. Страшно и непонятно, потому что звуки непонятные. Только забыл я, что шуметь надо. Наоборот, мне страшно, я тихо иду, чтобы незаметным быть. Прошел еще несколько метров, – вроде что-то высокое стоит и вроде движется. Или это туман движется?
Тут расходится туман, и вижу – стоят два куля, совсем рядом. Один большой, другой поменьше, но тоже куда больше человека. Стоят, смотрят. Туман ползет, но между нами его мало, их видно почти целиком. Сколько до них было? Метров… семь. Может, и шесть, может, и десять… Но так думаю, что семь. Какие они… Ну, лохматые, шерсть так и висит. Рыжие с бурым, который меньше, тот посветлее.
Лицо почти как у людей, только мохнатое, и лба, можно считать, что нет, голова сходит кверху на конус. Рты большие, на все лицо, и не розовые губы, а серые. Глаза красные и словно светятся изнутри, как угли. Руки висят ниже колен.
– Тот, меньший… не самка?
– Не рассмотрел. Но очень может быть и женщина, как знать. Тот, большой, руку на плечо положил меньшему. И смотрят оба. Не то, чтобы угрожали, нет. Не рычат, не скалятся, не говорят ничего… просто стоят и смотрят. А выражение глаз… Нет, не могу описать, никогда такого и не видел. Тут туман опять – раз! И закрыл кулей. Я их еще как будто различаю, вижу сквозь туман, а потом – раз! И нету их.
Куда исчезли, как? Не знаю. И видел-то я их сколько? Думаю, меньше минуты я их видел, и все. И пошел я к стаду, что еще оставалось? Иду и боюсь, пройду несколько шагов и обернусь, постою с карабином. Так и вышел к стаду, еле-еле. Дед на меня напустился, а как узнал, где я был, – еще пуще. Он думает, дед, что кули в этих ямах зимовали, что нельзя было туда ходить.
– Зимовали?!
– А что? Зимой никто никогда кулей не видал, верно? А ведь зимой следы всегда видны хорошо. Если кто-то в лесу есть, сразу по следам его найдут. А летом кули есть, это все знают.
– А все-таки почему не стрелял? Добыть «лесного человека», это же сразу слава! Весь мир спорит, есть он или нет, а ты бы и добыл. Там близко было совсем, почему же не стрелял?
– Сразу видно, вы их сами не видели! Глаза у них… В общем, люди это, сразу видно. Дед прав – я сам стрелять в них не буду и вам бы не дал, если б вы стрелять вздумали, ствол бы подбил. | 27 мертвых биофизиков
=======================================
Любопытные персонажи водятся на биостанции красноярского университета, где проходят практику студенты после первого курса. Биостанция, надо сказать, расположена на месте, где проводились эксперименты по запуску боевых ракет. До сих пор посреди биостанции находится огромных размеров бетонная плита – то ли закрывающая вход в шахту, то ли отмечающая место, где когда-то была шахта.
Существует легенда, что в этом месте погибли 27 биофизиков – то ли от излучения, то ли хлебнув по ошибке страшно ядовитого ракетного топлива. В самом мрачном варианте легенды, они были еще живы, когда клали эту плиту, и колотились, пытались ее сдвинуть. Но то ли крайком КПСС, то ли кто-то еще приказал плиту оставить где стоит и биофизиков не спасать.
По одной версии, в каждое полнолуние, по другой – только на Ивана Купалу можно видеть скорбную процессию: 27 мертвых биофизиков выходят через бетонную плиту и уходят через лес.
Я лично знаком с несколькими людьми, которые видели эту процессию мертвецов. Биофизики, одетые в черные бушлаты, спецодежду того времени, идут с мрачными лицами, опустив глаза. Они никого не замечают, ни на что не реагируют и, к счастью, никого не трогают.
Но подходить к ним не рекомендуют, боясь то ли мистических сил, то ли радиации, – этого я точно не могу сказать. | Идолы
=================================
Интересные записки есть у основателя знаменитого музея в Минусинске Мартьянова. Сетуя на «суеверный склад ума» «отсталого» народа, ученый рассказывает, что очень многие крестьяне Минусинского и Абаканского уездов ни за что не пройдут и не проедут по ночам мимо некоторых каменных изваяний и стел, которые пользуются самой дурной славой.
На многие из них не полагалось показывать рукой. С.А. Теплоухова в 1929 году предупреждали: мол, не тычь в них пальцем. Если уж показывать, то полной рукой и недолго.
– Почему?
– Беда будет… Придут, спрашивать будут – чего показывал?
Страх населения доказывается и множеством пулевых и картечных «ранений» каменных изваяний. Видимо, находилось немало людей, которые зачем-то стреляли в эти изваяния. Зачем? Или правильнее спросить – за что?
При советской власти эти поверья никуда не исчезли, но стали считаться чем-то диким, отсталым, провинциально-деревенским и вообще глубоко неприличным (как и вера в Бога и в бессмертие души). Было множество лихих парней, которые нарочно ночевали на курганах, чтобы нарушить запрет и продемонстрировать всем, особенно девицам, свою храбрость.
Но в 1980 году один очень немолодой житель деревни, провожая меня на раскоп – «туда, где другие копачи копають», проходя вместе со мной мимо типичной окуневской стелы (каменное изваяние), кивнул в ее сторону головой и сиплым шепотом сказал:
– Вот цей… Он за мной у прошлый год ходыв. Ты його не трож.
Стоял ясный хакасский полдень – пронзительно-яркий, как переводная картинка; с сияющего синего неба лился солнечный свет; накатывали волны теплого воздуха; у пестрых холмов на противоположной стороне долины плыло марево, а в сухой траве орали мириады кузнечиков.
Я же остановился как вкопанный, тупо глядя на деда, переводя взгляд с него на изваяние и обратно…
– Ну чого ты?! Пийшлы! Пийшлы, говорю! – рассердился дед. – Йому серъозно, як чоловику, а он тут будэ бельма пялиты! Пийшлы!
И когда мы уже миновали изваяние, выходили по сельской дороге к шоссе и уже виден был возле шоссе раскоп и взлетающая над отвалом земля, дед еще раз уточнил:
– Вот до цего миста и дошел, чертяка. Не потрафил я йому, а чим – того и сам не видаю.
– Быстро он шел? – Собственный вопрос мне самому же показался очень глупым, но не деду.
– Ни… Он же вот так…
Дед плотно сложил обе ноги, стал переваливаться ими, медленно продвигаясь. И добавил:
– Я бегом да на трахт. Куда ему пойматы! Обратно во-он через аеродром ходыв…
И дед хорошо смеется, я же невольно нервно озираюсь, ясно представив себе, как огромный камень передвигается, раскачиваясь, торчит над кустами обработанной подвижной головой на фоне неба. Деду прибавляется веселья.
– Ни… То он вичиром, закат был, заря вичирня. Я те и говорю, як чоловику, – не замай. А твои вон, поспешай…
Дед, кстати, оказался вовсе не деревенским дурачком и чудиком, а исключительно полезным человеком, пасечником и знатоком всех окрестностей. Археологи его прекрасно знали, любили и только вышучивали порой суеверия деда. Я же как-то не мог себя заставить присоединиться к веселью, все вспоминал шестиметровый серо-коричневый фаллос весом тонн в десять и с человеческим лицом там, где должна быть головка.
Замечу, что истории о способности некоторых античных статуй самим передвигаться в безлунные ночи и даже нападать на людей, ходили в Италии и на юге Франции, судя по всему, со Средневековья. «Судя по всему», потому что зафиксированы они с XVI века, и еще в начале XX века такого рода истории ходили среди крестьян некоторых итальянских областей. | Доброй ночи!
Продолжим) | Повернувший голову
===================================
Эта история случилась на самом закате курганной археологии, в 1989 году. Под деревней Парная раскопки вел археолог, который вообще просыхал редко и ненадолго. В этой экспедиции он моментально завел огромный жбан бражки и появлялся на раскопе не особенно регулярно.
Благо, копали нечто достаточно простое: три небольших тагарских кургана, деревенское кладбище.
Еще благо, что при таком-то начальнике отряд был совсем небольшой, человек восемь, и четверо из них, копавших уже несколько лет в разных отрядах, накопивших опыт; при необходимости отряд мог работать сам, даже и при не самом регулярном руководстве.
Экспедиция занимала большой дом с усадьбой. В сарае держали инвентарь, во дворе стояла почти ненужная машина, а в бане как раз и хранилась легендарная бражка.
Раскоп разбили меньше чем в километре от околицы большого поселка, на бортовине дороги, и весь день мимо раскопа мрачно пылили здоровенные грузовики. Хорошо, что совсем близко озеро, и что после 6 часов вечера поток машин стихал, пыль оседала. Наступал прозрачный тихий вечер, розовел закат над лентой дороги, развернувшейся куда-то далеко, в степные всхолмленные пространства.
Обычно археолог Гульфиков (назовем его так) выходил на раскоп уже в середине дня. Если он успевал к тому времени откушать браги, настроение его поднималось и он проводил на раскопе долгое время, иногда до конца рабочего дня, и вместе со всеми спешил в лагерь, к заветному жбану.
Если похмелиться Гульфиков не успевал, было куда хуже: начальник ко всем придирался, был решительно всем недоволен и быстро убегал, чтобы отпить необходимое количество.
Один из курганов оказался неграбленным. Когда вскрыли похоронную камеру, в ней оказался скелет пожилого, лет 50, мужчины, череп которого украшала костяная диадема, а на поясе находился большой бронзовый кинжал.
Основную роль в раскопках этого погребения сыграл один парень из Красноярска… Назову его Олег – только потому, что его зовут иначе. Парень работал в экспедиции далеко не первый раз, был очень увлечен наукой, сам собирался в археологи. | Погребение зафотографировал и подробно описал лично Гульфиков, а потом из другого отряда экспедиции пригласили девушку-художницу. Девушка почти весь день рисовала скелет и находки, а вечером настало время находки «снимать» – то есть убирать их в коробки и ящики, заносить в опись находок, готовить к транспортировке. Было поздно, около восьми вечера. В конце августа уже начало смеркаться.
Тут к вечеру вроде стали собираться тучи, на горизонте громыхало.
У Гульфикова это был день, в который он не успел хлебнуть животворной влаги, поэтому очень торопился в лагерь. Всех он изрядно задергал, все устали, изнервничались и тоже хотели уехать поскорее.
К Лидочке, девушке-художнице, Гульфиков еще и начал активнейшим образом приставать. В результате Лидочка вцепилась в локоть шофера: пусть немедленно увезет ее в лагерь основного отряда. Гульфиков бродил, суживая круги вокруг Лидочки, все объяснял, что ехать поздно, надо ночевать у них в лагере. Лидочка нервничала, категорически не хотела оставаться ночевать.
Тогда Олег принял решение: пусть все уезжают, он задержится на часик, все доделает. Сгущались сумерки, но до огоньков деревни было метров восемьсот, не больше, никакая машина не была нужна. А всей работы – аккуратно извлечь кости и находки из погребения, уложить их в приготовленные с утра коробки и унести.
Машина ушла, а Олег воткнул в отвал пока не нужную лопату и шагнул к погребению. Странный шорох остановил его: трудно сказать почему, но впечатление было такое, словно кто-то лежащий начал садиться там, в яме. Почему именно садиться?! Он не сумел бы объяснить: речь шла именно об ощущении. Олег замер в нерешительности, – говоря откровенно, ему очень не хотелось сделать еще один шаг к погребению.
Это не было пониманием чего-то или знанием, а тоже неясным ощущением: не надо идти туда, не стоит. Так он и стоял с полминуты. Пылал степной закат на полнеба. Замирало урчание двигателя уже где-то за деревней: все-таки повезли домой Лидочку.
И тут снова раздался шорох песка, уже сзади. Олег с ужасом увидел, что лопата выходит из кучи песка, куда он ее воткнул; впечатление было такое, словно кто-то невидимый вытаскивает ее за конец. Лопата же встала на древко, вверх лезвием, как копье, и, пританцовывая, задвигалась в сторону парня. Сначала Олега больше всего потрясла полная нереальность ситуации: вечерняя сельская дорога, линия электропередачи, в двух шагах большое село. Из села доносится треск мотоцикла, девичье пение, смех.
А тут, стоя на древке, пляшет лопата и приходится волей-неволей сделать шаг… второй…
Трудно сказать, сколько пятился бы Олег и чем бы все это закончилось, но тут опять раздался шорох все оттуда же: в камере осыпался со стенок кем-то потревоженный песок. Позже Олег совсем не был уверен, что он вообще что-то видел, кроме этой лопаты. Но хватило понимания: лопата теснит его прямо к похоронной камере!!!
Олег, по его собственным словам, дико завизжал – так, что самому стало страшно. Швырнул коробки, в которые собирался сложить скелет, и опрометью кинулся бежать.
Не в деревню – по дороге туда приплясывала, прыгала лопата. Разумеется, не в сторону могилы. Олег метнулся вбок, в сторону, прямо в степь, и мчался несколько минут. Только потом он обернулся и убедился – никакой лопаты нет поблизости и ничего другого тоже нет. И вообще ничего нет, только возле раскопа вроде бы светились, двигались два красноватых огонька… Может, кто-то пришел с фонарем?
Но тогда на Олега эти огоньки произвели очень нехорошее впечатление, и он мчался еще несколько минут, пока не оказался на каких-то картофельных задворках Парной; и еще долго шел вдоль заборов, пока не наткнулся на ведущую в поселок дорожку, – рассекавшее огороды продолжение сельского проулка.
Только уже в полной темноте оказался Олег в доме, где стояла экспедиция. Гульфиков давно валялся в бане, клял несговорчивую художницу Лидочку. Остальной отряд уминал остатки ужина. Появление всклоченного Олега с обезумевшим взглядом вызвало, прямо скажем, даже нездоро | Появление всклоченного Олега с обезумевшим взглядом вызвало, прямо скажем, даже нездоровый интерес.
Потом Олег сам не мог понять, разумно ли поступил, рассказав, что его напугало. И не местные, не явился кто-то, а напугало само погребение.
– Ну-ка, выкладывай!
Олег старательно выкладывал:
– Лопата… Шорохи… Огоньки…
Народ откровенно ухмылялся: что, наш скелет разбушевался?! Чепуха, все знают, что так не бывает. Смешливый Тарас даже повалился на спину, задрыгал ногами от восторга:
– Ну Олег и врет! Нет, ну как гениально он врет!
– Да вроде не похоже, чтобы врал…
– Что, кто-то верит в привидения?! – продолжал радоваться Тарас.
– Верит не верит, а в каком он состоянии примчался, ты видел?
– Ну видел… Все равно ведь не бывает.
– Может, пойдем посмотрим на скелет?
– Прямо сейчас?!
– А что нам мешает сейчас? Олег, ты пойдешь? Со всеми нами?
– Ну, если со всеми!..
И компания гурьбой покатила прямо на раскоп. Фонари, двустволка, две лопаты («эти послушные!»), топор, финки на поясах. Только Гульфиков не стал участвовать: он уже выпил много бражки и, судя по всему, занимался онанизмом, валяясь на полу баньки. Он был очень недоволен, что его отвлекли и потревожили, так что отряд вышел без него.
И, конечно же, ничего не нашли. Лопата валялась на земле – но кто сказал, что Олег ее вообще втыкал? Это он рассказывает, а ведь он мог и ошибаться… И забыть… И солгать… А что там, в раскопе?! Олег совсем не спешил туда, куда повалили ребята. Радостные вопли: «Вот он, убивец! Олежа, погляди на свое привидение!»
Парня чуть не силой подтащили к погребению. Там все было, конечно, как всегда. Скелет так и лежал, повернув голову влево, склонив ее к левому плечу. Позже я все спрашивал парней: точно ли помнят, что именно к левому?! Кто-то помнил, кто-то и не помнил. | Тогда, в этот поздний вечер, прямо при свете фонарей, парни сняли кости, сложили в картонки (тут же они и валялись) и унесли. И вовремя: через час хлынул невероятной силы ливень, и еще два дня работы не было.
А по поводу истории с Олегом сложились в экспедиции три мнения:
1. Что Олег попросту соврал. Так сказать, надул товарищей. То ли чтобы поразвлечься, то ли чтобы было интереснее. Эту версию распространяют в основном те, кто не видел, как прибежал Олег, и вообще его не знает.
2. Что Олег – юноша чересчур уж впечатлительный, а то и попросту патологический трус, что с таким ездить в экспедиции нельзя.
Всякий, кто знаком с Олегом, знает, что это полнейшая чушь, но на некоторых, конечно же, действовало.
3. Что у Олега на почве научных занятий и переработки информации попросту поплыла крыша. Эта версия особенно нравилась сердобольным девушкам и вообще добрым от природы людям.
Скорее всего, я разделил бы эту третью версию, да вот беда – прочитал я материалы, собранные отрядом, и сделал это довольно внимательно.
Так вот: на рисунках, сделанных Лидочкой, изображен скелет, череп которого развернут вправо и наклонен к ПРАВОМУ плечу.
А в полевом дневнике Гульфикова речь идет о развороте черепа в ЛЕВУЮ сторону. И фотографии, сделанные Гульфиковым за день до зарисовок Лидочки, это полностью подтверждают – череп наклонен НАЛЕВО.
Ну, предположим, Гульфиков был пьян и стороны перепутал. Но ведь есть еще и фотография… Насколько мне известно, фотоаппараты не пьют браги. Несомненно, Лидочка тоже была трезва и сторон никак не перепутала.
И последнее. Олег, по моему убеждению, полностью вменяем. Никакого наследственного отягощения, никакой неврастении, ни малейшей наклонности к пьянству.
Грянул 1991 год, и ученым Олег не стал, увы. Сейчас он занимается коммерцией и быстро сделался владельцем двух торговых павильонов. У него есть очень увлеченная им жена и растут двое детей. Я не знаю, что напугало Олега в этот вечер, но что он совершенно нормален – ни в какой степени не сомневаюсь. | Кладбище
===================================
290 километров пробивается Енисей через хребты Западного Саяна между Тувой и Хакасией. Река течет здесь в узкой долине, местами – в каньоне шириной всего 100 метров. Здесь по реке или опасно, или вообще невозможно плыть. Даже катер с мощным двигателем сносит на порогах, особенно на Большом пороге. Здесь, близ устья реки Казырсук, русло реки становится ниже на 6 метров на протяжении 320 метров порога, а скорость течения достигает 8 метров в секунду.
Плыть по реке на этом участке невозможно, а ехать по вьючной тропе – вполне сносно. Тропа много раз отойдет от реки, поведет через каменистые, страхолюдные кручи, где рев порожистой реки почти стихнет в отдалении, и только через много километров опять выведет в долину Енисея.
Никакая телега, никакая арба с колесами из цельных срезов бревен не проедет по такой дороге. Есть другие тропы, поудобнее, через Аскиз и Абазу… На месте этих троп русские быстро построили дорогу, по которой можно ехать и на телеге, а после войны сделали удобную автомобильную трассу через Саянский перевал.
Но здесь – самая близкая дорога, и не так уж много надо было везти древнему человеку – вполне хватало вьючных лошадей. Не зарастала эта тропа до самого последнего времени, до эпохи самолетов и грузовых автомашин.
В том месте, где могучая река пробивает, наконец, хребты, растекается по равнине, русские еще в XVIII веке построили село Означенное. А выше Означенного, близ современного поселка Майна, в нескольких километрах находилось старинное кладбище. Не только все обитатели Тувы и Хакасии хоронили здесь своих людей.
Путников, которые скончались в пути, а до их родины неблизко, поневоле тоже хоронили в этом месте. Уйгурские могилы, тибетские, китайские, монгольские, ойротские, тангутские, сартские – вся Центральная Азия представлена здесь, на этом клочке земли, наклоненном на северо-восток, к Енисею.
У этого кладбища была особенность. Каждую ночь, ровно в полночь, на кладбище раздавался голос. Откуда он шел, было неясно. Говорил мужчина, но возраст его не взялся бы определять никто. Говорившему могло быть восемнадцать, а вполне могло быть шестьдесят.
Какой-то бесплотный, шелестящий голос, словно бы и не живого существа. Тихий голос бесстрастно произносил что-то вроде: «Теки мордо селла поки тева». По крайней мере, я услышал именно такие сочетания звуков. | Все местные жители прекрасно знали об этом голосе. Знали и археологи, и всегда приводили на кладбище очередного новичка. Когда идешь в большой группе людей, не страшно. И все-таки бывает жутковато, когда звучат бесстрастные, шелестящие слова над спящими равнинами, под нависшими громадами хребтов.
Голос записывали на магнитофон, язык пытались определить, слова понять, угадать, расшифровать… сделать понятными одним словом. Много раз пытались определить, откуда все-таки исходит звук. Все, конечно же, безрезультатно.
Никто не узнал ни источник звука, ни что говорил удивительный голос, и на каком языке. И не узнает никогда, потому что кладбище затопили в 1980 году при заполнении ложа Саяно-Шушенской ГЭС.
Я был в числе последних, кто еще слышал этот голос… да и то уже вода подступала к кладбищу. | Доброй ночи!
Несколько историй. | Дай соли!
=================================
Эта история произошла в самом конце прошлого столетия, на одной из троп, ведущих из Абазы в глубину Саянских гор, на гольцы и белки – места, где уже голо – нет леса и где все бело от снега. Там, в бедных безлюдных горах, кочевали тофалары со своими стадами оленей. Из всего, что есть в большом мире и нет у них в горах, тофаларам нужны были две вещи: соль и железо.
Купец, имя которого потерялось во времени, торговал с тофаларами, привозил им железные иголки, шилья, ножи, топоры. Привозил каждый год два мешка соли, которых хватало тофаларам.
У купца была дочь, христианское имя которой память сохранила: Ирина. Может быть, сам купец был некрещеный, потому и имя забылось; но дочь он окрестил, и девочка училась читать и писать по-русски. Из этого уже следует, что купец был человек разумный и для своих времен современный, потому что сам-то он принадлежал к обществу, в котором женщина – вид домашнего скота, но готовил дочь к жизни в совсем другом мире.
Свернув от большой дороги на вьючную тропу, купец с дочерью должны были идти три дня, вести с собой за повод коня, нагруженного всем необходимым, и постепенно подниматься к белкам, на условленное место. Почему купец взял с собой дочь, было ли это в первый раз или повторялось каждый год – умалчивает история.
В конце первого же дня пути купец с дочкой остановились в хижине, специально построенной для проезжающих и проходящих. Для хижины, которой пользовались всего несколько раз в году, в теплое время года, не стали даже валить лес. В землю вколотили жерди, оплели их лозами; одну стену сделали выше другой, чтобы с наклонной крыши стекал дождь и не накапливался снег.
Все это обмазали глиной, и первый проходивший по тропе подновлял эту обмазку. Перед хижиной бил ключ; проходящие по тропе выкопали ямку, где накапливалась вода. Здесь же сделали очаг.
Казалось бы, кому нужна была эта нищенская лесная хижина, явно не очень богатый купец и его дочь-подросток? Но из леса за ними следили глаза, для обладателей которых все это – лошадь, запасы еды, товар на обмен – могли стать огромным богатством. Трое беглых каторжников ушли в лес, забились подальше от властей, от дорог, на которых могли бы их искать. Этого они добились, нет слов, – никто не нашел троих беглых. Но и жизнь в глухой тайге – удовольствие на любителя; а уж если «любитель» совсем не умеет охотиться, ловить рыбу, ходить без дорог; если у него нет подходящей одежды и обуви – совсем плохо дело.
Даже найдя хибару, беглые уголовники не решили всех своих проблем. Жить в этой хижине? Но… чем? Да и жить в ней можно только до первых морозов. Построить настоящую избу? Нужны инструменты, нужно умение. А для зимовки – продукты.
По настоянию моих рассказчиков (хакасов по национальности) добавлю, что разбойники все трое были русские, – это обстоятельство подчеркивалось несколько раз. | Оголодавшие разбойники ушли в тайгу за несколько минут до появления купца и его дочери: еле успели затоптать огонь, уничтожить следы пребывания. Остальное, полагаю, ясно… по крайней мере, в основном. Как и во многих других случаях, есть две похожих версии события.
По одной версии, разбойники убили и ограбили обоих, а трупы расчленили и забросили в лес, чтобы их сожрали звери.
По другой, отца они убили, а дочь связали и, уходя, все смеялись над ней – мол, дай еще соли! Уходя, они даже проявили гуманизм – развязали девицу, не стали губить. Гуманизм, конечно, относительный: девушку оставили одну посреди глухой тайги, в полном дне перехода от дороги, рядом с трупом отца. Девица сошла с ума от пережитого; совершенно беспомощная, она так и бегала вокруг хибары, пока не умерла от голода и потери сил.
Вторая версия, честно говоря, гораздо лучше объясняет все дальнейшее. Потому что никакой купец не появляется в этом месте и не осложняет жизни путешественников. Но если вы захотите остановиться на этом удобном сухом пятачке, в полуразвалившейся хибаре, в пламени вашего костра («за костром» – полагают другие) появляется именно дочка. Струи пламени складываются в тонкую девичью фигурку, одетую в продранное во многих местах платье с национальным орнаментом, с полуазиатскими чертами лица.
– Дай соли! – протягивает руку огненная девушка к сидящему.
Тот шарахается, отодвигается, как может. А рука, как резиновая, тянется за ним, удлиняется сама собой.
– Дай соли!
Это «дай соли!» будет повторяться, пока сидящие у костра в панике не убегут.
На мой вопрос, как далеко может тянуться рука, информаторы не смогли ответить сколько-нибудь точно. Что «далеко» – никто не сомневался, но точнее данных у них не было. Что будет, если рука девушки коснется кого-то, мнения распадались.
Одни думали, что тронутый девушкой немедленно умрет. Другие полагали, что будет сильный ожог, и человек даже может сгореть, если не убежит. Третьи же всерьез предполагали, что девушке одиноко, что если она поймает кого-нибудь, то для того, чтобы взять этого человека в мужья.
Проверить можно довольно просто.
Надо свернуть на вторую пешеходную тропинку слева от дороги, ведущей из Абазы на Саянский перевал и дальше в Туву, и пройти тропами примерно 30 километров. Развалины хибары, кострище в очаге, выложенном камнем-плитняком, и ямка, заполняемая водой из родника, сохранились до сих пор.
Желающие могут переночевать там и поставить любой эксперимент..... | Гадание
=================================
Гадание «на суженого» проводится в полночь, в баньке, с помощью системы зеркал, многократно отражающих пламя свечей. Образуется своего рода виртуальный светящийся коридор, и по этому коридору к девушке приближается некая фигура.
Фигура приближается, ее лицо приобретает человеческие черты, и нужно эти черты запомнить: это облик суженого!
Девушка в бане в момент гадания должна быть одна, в полотняной рубашке, без верхней одежды и без нижнего белья, с распущенными волосами. Все украшения, тем более нательный крест, снимаются. Конечно же, в бане не должно быть ни икон, ни других священных предметов. При нарушении этих требований просто-напросто никто не пойдет по огненному коридору.
И еще: как только черты суженого уже можно рассмотреть, на зеркало нужно тут же накинуть платок.
Иначе существо, приближающееся к девушке, может стать опасным. Черты его искажаются, приобретают звериные черты (особенно настаивают информаторы на том, что появляется свиной пятачок и рога вроде коровьих, только длиннее, зрачок становится вертикальным, а лицо покрывается шерстью); этот идущий может так сильно ударить гадающую девушку, что она теряет сознание.
Иногда информаторы настаивают на том, что гадать должны только невинные девушки. Если невинность потеряна по любви, или девица была изнасилована (то есть не виновата), или вышла замуж и обвенчалась в церкви, гадание будет ненастоящим, не получится.
Но так считают далеко не все. Попытки современных городских девиц гадать без соблюдения этих достаточно строгих правил кончаются попросту ничем – никто не появляется в огненном коридоре. | Но бывают и более печальные последствия. Достоверному примеру того, как плачевно может окончиться гадание в баньке, я оказался почти свидетелем.
«Почти» потому, что видел ее уже наутро после происшествия. Лицо у нее страшно распухло, так что еле видны были глаза, и выражение глаз самое дикое. Девушка плохо понимала происходящее, еле узнавала мать и практически не узнавала других людей; она то истерически хохотала, то с ревом бросалась прочь от чего-то, видного только ей.
Нашли ее в бане после того, как ушедшая гадать девица вдруг заорала дурным голосом. Она уже была невменяема, свечи и зеркало валялись на полу, и хорошо, что не случился пожар.
Много позже девушка вполне пришла в себя и рассказала, что в последний момент решила не набрасывать платок на то, что полезло из зеркала, а перекрестить его.
Она не могла вспомнить дальнейшего: не успела она перекрестить или крещение не оказало никакого воздействия. Во всяком случае, она вдруг почувствовала страшное зловоние, в котором сладковатый смрад трупа смешивался с запахом паленых волос, мокрой псины и еще чего-то кислого и мерзкого, услышала какое-то невнятное бормотание, и на нее наплыло какое-то получеловеческое, очень страшное лицо, на котором ее больше всего поразили горящие красным огнем глаза.
В следующий момент она получила страшный удар по голове и потом еще несколько раз по лицу; при этом страшное лицо исчезло.
А кричать она начала еще до того, как ее ударили первый раз. |
Тема давно не обновлялась и считается устаревшей для дальнейшего обсуждения.
<<|<|112|113|114|115|116|117|118|119|120|121|122|>|>>К списку тем
|
