Форумы-->Творчество-->
<<|<|89|90|91|92|93|94|95|96|97|98|99|>|>>
| Автор | Друзьям издалека |
|---|
Оно конечно, но...:-) Вот эти, которые в интересную сторону, на мини-конкурсы Суленовой весны вылезли. Оторвали от работы и дали чуток расслабиться:-)
Спасибо!:-) | О пользе сплетен
«Какая гадкая старуха! — думала я, поднимаясь в лифте вместе с соседкой. — Ну не живется ей спокойно, во все нужно сунуть свой противный нос! Казалось бы, сиди себе на пенсии, радуйся, отдыхай. Так нет же, всем домом руководить пытается!»
Вредная Аделя (так я про себя нарекла семидесятилетнюю Адель Петровну) вышла на третьем этаже, а я поехала на десятый.
Мы перебрались в наш дом три месяца назад. И с тех пор, как встречаю эту старую вредину в лифте или во дворе, так слышу: «Инночка, вы бы следили за сыном, детей ведь еще и воспитывать нужно, а не только рожать». И дальше следует перечень мелких проступков моего семилетнего Толи: то он невежливо поздоровался, то громко сопел, то кашлял, не прикрыв рот рукой... А если мальчик ни в чем подобном замечен не был, значит, придется выслушать, как мерзко ведут себя другие жильцы дома и их дети. И завершится поток сплетен фразой: «Мне из окна все видно, я обо всех все знаю. Ну и народ пошел — никакой культуры!» Дальше последует глубокий вздох и прозвучит сакраментальное: «O tempora, o mores!», что в переводе означает «О времена, о нравы!» Но произнести крылатое латинское выражение на родном языке для Адели Петровны — ниже ее достоинства.
В общем, невзлюбила я бабку и всячески старалась ее избегать. Но однажды произошел случай, в корне изменивший мое отношение.
Как-то в субботу я затеяла генеральную уборку. Муж уехал в командировку, сын гулял во дворе. Я как раз залезла на две табуретки, рискованно поставив их одну на вторую, и, почти балансируя, вытирала пыль на верхней крышке шкафа. И тут в дверь позвонили. С трудом слезла вниз и пошла открывать. На пороге, как вы уже догадались, стояла старая сплетница. Первым моим желанием было захлопнуть перед ее носом дверь, но выражение лица Адели Петровны остановило меня.
— Инночка, скорее! — воскликнула она, тяжело дыша. — Там ваш Толя... упал в ров... ну тот, что для труб выкопали! Скорее! Я б сама, но вытащить сил не хватит...
Схватив с полки ключи, я захлопнула дверь и понеслась к лифту.
— Не работает, так бегите! Я вот тоже пешком к вам поднималась... — приложив руку к груди, посоветовала Аделя.
По лестнице я неслась как угорелая, сердце выпрыгивало из груди. Ведь несколько дней подряд лил проливной дождь, а траншея глубокая...
...К счастью, обошлось. Моего мальчика уже вытащил Николай — муж дворничихи с первого этажа. Толя стоял весь мокрый, перепуганный, взъерошенный... «Мамочка, я случайно... Мы играли в мушкетеров, дрались на шпагах... я... я... оступился и…»
Подскочив к сыну, крепко обняла его, забыв, что он весь в грязи, смеялась и плакала, приговаривая «Толечка, сыночек, слава Богу!»
В это время из подъезда вышла Адель Петровна и подошла к нам. Она все еще держалась за сердце и тяжело дышала. Но ее глаза светились радостью. «Ну вот и хорошо, — прошептала старушка. Я открыла было рот, чтобы поблагодарить ее, но она меня остановила: — Ничего не говори, пустое. Слава Богу, что так закончилось. Хорошие у нас с тобой соседи». | | Хороший рассказ. Мир не без добрых людей, но мы их не всегда замечаем. Спасибо, Бусинка.=) | | Сереж, спасибо! Писала в журнал на одну полосу - надо было занять чем-то и под фото. Вроде как миниатюра получилась:-) | БЛИЗНЯШКАМ ИЮНЯ
Шиповник расцветает вновь
И дарит нам свою улыбку –
Чтоб ни было, жива любовь,
И в этом странном мире зыбком
Она нас держит на плаву
И смыслом наполняет будни.
В мечтах, во сне и наяву
Близняшки крайне безрассудны,
И тем не менее она
Дает им силы и надежду,
Возможность, донырнув до дна,
Воспрянуть и опять как прежде
Писать дурацкие стихи
И верить чепухе беспечной…
Ее касания легки,
Но вечность в них и человечность. | Очередной журнальный рассказик.
Я ТЕБЯ НИ НА КОГО НЕ ПРОМЕНЯЮ
Земля уходила из-под ног, под ложечкой противно сосало — так, будто кто-то вытягивал изнутри самое важное, что есть во мне, словно какой-то неугомонный червь высасывал душу. Рука, державшая мобилку мужа, дрожала мелкой дрожью. Успокоиться я, конечно, не могла. «Коля, нам срочно надо встретиться, у меня проблемы. Обнимаю, Мила» — прочла на экране после того, как услышала звук только что полученной sms-ки.
Николай поехал кататься на велосипеде, а телефон забыл дома. Почему это произошло именно сегодня? Ведь он никогда его не забывает. И почему, зачем я решила вдруг прочесть это злополучное сообщение?! Ведь у меня нет привычки шарить в Колиной мобилке. Уж лучше бы ничего не знала! Но нет, все случилось именно так, как случилось…
Теперь вот знаю, и что?.. С ума схожу... Кто такая эта Мила? Ах, да, у него же в институте есть Мила — лаборантка. Но не на его кафедре, на другой… И Коля даже вроде что-то когда-то мне о ней рассказывал… То ли на работу помог устроиться, то ли что-то еще… Не помню точно, тогда мимо ушей пропустила. Сын наш, Славка, в институт поступал, и я ни о чем другом не могла думать. Кажется, барышне под тридцать… Обнимает, видишь ли, она его, называет по имени, тыкает… Господи, как же это случилось? Когда? Почему я ничего не заметила?! Ведь у нас с мужем все было нормально, можно даже сказать, хорошо. Вместе целых тридцать лет, женились по большой любви, весь жизненный путь вместе прошли, детей вырастили. У каждого из них уже своя семья, старшая дочка беременна, скоро внуки появятся… Мне казалось, что наша с Колей связь стала теперь еще крепче, прочнее, чем в молодости. Никогда не воспринимала себя отдельно от мужа, всегда ощущала, что мы с ним — одно целое… И вот, на тебе! Какая-то тридцатилетняя лаборантка встречу назначает... И как! Эта фамильярность в ее обращении к мужу больно резанула. Он ведь профессор, в институте преподает, я привыкла, что большинство сотрудников, а тем более, студенты, обращаются к нему на «вы». А тут…
Раздался скрежет ключа в замке, и на пороге комнаты появился муж. Я едва успела положить его мобильный телефон на тумбочку. В висках бешено пульсировала кровь, сердце выпрыгивало из груди. Коля подошел ко мне, приобнял, коснулся губами щеки.
— Так хорошо покатался! Погода чудная: не жарко, ветерок приятный… — поделился он впечатлениями и вдруг застыл, пристально глядя на меня. — Что случилось, Мариша? Ты какая-то странная сегодня… Что-то с дочкой? Славка звонил? С мамой что-то? — встревожено выспрашивал он.
Я с трудом выдавила из себя улыбку и пробормотала:
— Да нет, никто не звонил и не приходил, все нормально. Сердце что-то пошаливает… — и вышла на кухню. Успокоившись немного, крикнула оттуда: — Кофе тебе сварить?
В ответ — молчание. Немного уняв внутреннюю дрожь, вернулась в комнату. Муж читал sms-ку в своем телефоне. Он рассеянно посмотрел на меня и переспросил:
— Что ты сказала?
— Спрашивала, будешь ли пить кофе. Что-то не так? — я взглядом указала на мобилку.
— Да нет, все нормально… — протянул Коля и тут же добавил: — Мне нужно срочно отъехать… по делу. А кофе выпью, когда вернусь.
Вернулся он аж вечером, в десятом часу. Я все это время металась из угла в угол, меряя шагами гостиную, изредка выглядывала в окно. Мысли в голове роились самые нерадостные, успокоиться никак не могла. А когда появился муж, не выдержала:
— Коля, у тебя кто-то есть?
Николай обалдело посмотрел на меня и спросил:
— В каком смысле появился?
— Женщина. Скажи честно. Я не стану тебе мешать…
— Да с чего ты взяла? У меня есть ты, как же может кто-то еще появиться? Зачем? Мне никто кроме тебя не нужен.
— Ну-у-у… — растерялась я, а потом вдруг решилась: — Ты сегодня, уходя на прогулку, телефон дома забыл. Я случайно sms-ку прочитала. Нет, ты не подумай… Машинально как-то… Там блямкнуло, я схватила, как будто свой, ну и…
— Вообще-то это некрасиво, конечно, — спокойно ответил Коля после некоторого молчания. — Но перепутала — так перепутала. У меня | У меня нет от тебя секретов, — и он направился в ванную.
Больше мы в этот вечер ни о чем не говорили. А утром в понедельник, когда Коля собирался на работу, я спросила:
— А что это за Мила? И почему она обращается к тебе на «ты»? Зачем ей с тобой встречаться?
— Ой, сколько вопросов сразу! — усмехнулся муж, собирая дипломат. — Не сейчас, Мариша, ладно? На лекцию опоздаю. Потом расскажу.
И снова я дрожала полдня. В конце концов не выдержала и набрала телефон этой Милы на своей мобилке (машинально запомнила номер, когда sms-ку читала. Память у меня — дай бог каждому, хотя в данном конкретном случае лучше бы я забыла).
Помню, как представилась, как сказала, что я жена Коли, стала задавать вопросы... А дальше… Ничего не могу восстановить — весь разговор напрочь из головы вывалился! Вот вам и идеальная память! Может потому, что нервничала ужасно? Но окончание разговора крепко отпечаталось.
— Знаете, у нас с Колей... Впрочем, это не важно… — сказала она и загадочно помолчала. — Я ничего не могу вам обещать... Он замечательный человек и прекрасный мужчина. А вы поступили очень некрасиво, позвонив мне. Скандальная вы женщина! И думаю, я теперь имею право отнять у вас Колю. Вы его недостойны и сами развязали мне руки!
Я так обалдела, что даже не нашлась, что ответить. А моя собеседница отключилась. Было ужасно стыдно, больно, противно на душе, страшно… Казалось, вокруг меня сгустилась вязкая тьма, которая мешает даже дышать, а не только видеть. Я упала на диван и разрыдалась. Сколько плакала, не помню, как заснула — тоже.
Проснулась посреди ночи. Вскочила, прошлепала босиком в спальню. Муж крепко спал, похрапывая. Я достала из ящика сигареты, которые уже года три лежали нетронутые (с тех пор, как бросила курить), вышла на балкон, глубоко затянулась. Голова закружилась, слезы сами опять потекли по щекам.
До конца недели Коля не разговаривал со мной. Я терпела, почему-то чувствуя себя виноватой. А в субботу взорвалась:
— Ты же еще и молчишь?! Вроде как молча обвиняешь меня, наказываешь своим игнором! Но ведь на самом деле все это из-за тебя! Ты пустил под откос нашу жизнь, наплевал на прошлое! Мерзавец! — я подскочила к мужу и хлестнула его по щеке.
Он остановился, зло посмотрел на меня. Щека его стала алой. Коля сжал кулаки и вышел из кухни. А через десять минут хлопнула входная дверь.
Не буду описывать мои дальнейшие мучения, и так уже погрязла в них. Расскажу, чем все закончилось.
Вернулся домой муж в восемь вечера. Я лежала на диване, лицом вниз и прикрыв голову руками. Коля подошел, присел рядом, погладил меня по руке и спросил неожиданно:
— Хочешь во Флоренцию?
От удивления я вскочила, посмотрела на него изумленно:
— Ты что, решил пригласить меня в кино?
— Почему в кино?
— Ну «Флоренция» — это же кинотеатр...
— Нет, я приглашаю тебя в Италию. И не только во Флоренцию, а и в Венецию, и в Рим, и в Пизу…
— Но почему меня? — спросила я после долго паузы. — Почему не Милу?
— Послушай, Марина, — несколько раздраженно начал Коля, но, помолчав, продолжил спокойнее: — Мила мне — никто. Просто помог ей прийти в себя. Разве забыла? Я же рассказывал тебе. Игорь бросил ее — (Игорь — давний друг моего мужа, преподает в институте, на той же кафедре). — Три года они прожили вместе, он старпер уже, в отцы ей годится! Двадцать пять лет разницы, и на тебе…
— А ты-то тут причем? — удивилась я.
— А притом, что он — мой друг. И мне было стыдно за него. Вот я и помог барышне. Выслушивал ее, поддерживал, устроил на работу…
— Но она мне заявила, что ни за что не ручается и собирается тебя отбить у…
— Мариша! — муж перебил меня, посмотрел с укоризной. — Ну что за слова? Ты ведь никогда не была бабой, ты всегда была женщиной, в лучшем смысле слова. За это я тебя очень ценю. И потом, что значит «отбить»? Ну сводил пару раз в кино, чтобы развеялась, в кафе посидели… И все!
— Сводил, значит… Добрый ты. А она поняла это, как…
— Мариш, забудь! Если тебе неприятно, я вообще не стану больше с ней общаться. Твое душевное спокойствие для меня важнее всего. Прости | Прости, моя хорошая, что заставил волноваться! — Коля обнял меня, прижал к себе: — Дороже тебя у меня никого нет, пойми. Ты — часть меня самого. Я люблю тебя сейчас еще сильнее, чем в молодости и никогда ни на кого не променяю. Остаться без тебя — все равно что потерять себя, понимаешь?
— Понимаю, — произнесла я, и слезы сами потекли по щекам. — Очень понимаю. У меня ведь то же самое. Потому и было так плохо, ты даже не представляешь… Как будто душу вынули, — прильнула к мужу и вдруг почувствовала, как боль, которая столько времени сжимала все внутри, куда-то утекла, исчезла, испарилась. Стало так хорошо! Так спокойно и благостно!
...А потом была Италия, сказочные впечатления, удивительная архитектура, прикосновение к истории. Говорливые итальянцы, сверкающее на солнце море, удивительные запахи и звуки и неповторимая итальянская кухня. Мы катались по каналам, слушали мелодичные песни, любовались звездным небом, купались в море, загорали… И провели не одну ночь в объятиях друг друга, совсем как в молодости. Я снова чувствовала себя желанной, женщиной, которой дарят цветы и покупают наряды, любую прихоть которой мгновенно исполняют…
Когда мы вернулись домой, дочка, приехав к нам в гости, сразу сказала:
— Мамочка, что с тобой? Ты стала такой красивой! Помолодела лет на двадцать! Мне как-то даже и неудобно теперь делать тебя бабушкой…
Коля, присутствовавший при разговоре, обнял меня за плечи, прижал к себе и улыбнулся дочери:
— Одно другому не мешает! Смело делай нас бабушкой и дедушкой, нам очень хочется повозиться с внуками, правда, любимая? — он посмотрел на меня заговорщицки.
— Правда! — радостно выдохнула я. — А когда они подрастут, мы непременно возьмем их с собой в Италию. | Сегодня одна знакомая напомнила мне мой старый рассказ. Нечто среднее между мистикой и реальностью, но для меня - все-таки реальность. Я прочла забытое, писанное больше 10 лет назад, как будто чужое, и удивилась, что так писала когда-то: неспешно и со вкусом. Теперь, в постоянной гонке, пишется все поверхностнее и мельче, увы. И мой родной город изменился в худшую сторону, как по мне. Но в этом рассказе он остается прежним. Пожалуй, выложу историю здесь. Кому-то наверняка он покажется длинным, скучным и непонятным, но в ком-то, может, и отзовется.
ПОДАРОК ИЗ КИЕВА
Полотно ночи выцвело и истончилось. Украшавшие его звезды провалились в образовавшиеся прорехи, вслед за ними исчезла луна. Утро бодро водило иглой по превратившейся в канву материи, расшивая оранжевой гладью горизонт. Поднимаясь вверх, стежки становились все реже и светлее, а затем и вовсе исчезали в золотисто-розовом сиянии.
На шпиле дома в начале Золотоворотской шевельнулся крупный остроклювый силуэт. Большой Ворон внезапным карканьем рассек рассветную тишину, потоптался на острие, и, громко хлопая крыльями, растворился в дымке наступающего дня. Этот шум разбудил Черную кошку, сладко спавшую у ворот игрушечной Софии на ладонях бронзового Ярослава Мудрого. Недовольно мяукнув, она потянулась и, лизнув молоко тумана, подумала: "Нет, такой завтрак не по мне. Нужно что-то более существенное". Опустившись к подножию памятника, Блэки помахала хвостом Золотым Воротам, посылая им утреннее приветствие. В лучах восходящего солнца ворота пылали в осеннем костре, вздымающем к бездонному небу красные язычки резных кленовых листьев на деревьях Золотоворотского парка. Холодное пламя раздувалось ветром, искры плясали в воздухе и неслись вдоль тротуаров...
С дерева упал каштан в колючей кожуре, и больно ударив кошку по голове, вернул ее к реальности. Она потерла лапой ушибленное место и деловито направилась к перекрестку Лысенко и Прорезной. Миновав индийское посольство, приблизилась к маленькому серому зданию с богато украшенной металлической дверью. Своды арки над дверью покрывала изящная лепка. Небольшое, словно вышедшее из сказки строение, напоминало шоколадный домик. Первоначально то была кенаса, но когда караимов в Киеве не осталось, она превратилась в кинотеатр повторного фильма. Теперь здесь размещался дом киноактера, в котором обитала подружка Блэки Перл - породистая кошка с шикарной белой шерсткой и кокетливыми карими глазами. Предки Перл всегда жили при караимах, и ей по наследству достался фамильный золотой ошейник, украшенный гранатами. Его Перл одевала по особым случаям, а на ушко повязывала розовый бантик своей бабушки. Нынче был как раз такой случай. Перл и Блэки собрались в гости к Бегемоту, их дальнему родственнику, жившему в Замке Ричарда Львиное Сердце на Андреевском спуске. Хозяин кота, Воланд, принимал у себя сегодня членов клуба "Говорящие руки", и Бегемот пригласил милашек-кузин полакомиться и развлечься.
Увлеченно болтая о своем кошачьем житье-бытье, подружки бежали в сторону Сенного рынка. На углу Франка у той самой лестницы, по которой удирал когда-то Мирон Осадчий, проверявший киевские явки Адьютанта его превосходительства, им пришлось посторониться. Навстречу важно шествовал... Петух. Он нес высокий пунцовый гребень словно корону и залихватски позвякивал единственной шпорой. Шикарный радужный хвост покачивался в такт ходьбе, переливаясь на солнце. За Петухом следовала его антикварная хозяйка в ботиночках времен киевской юности Александра Вертинского, побитом молью котиковом манто и свалявшейся шляпке, прикрывающей пергамент лица остатками вуали. Пара обитала на Золотоворотской так давно, что уже никто не помнил, когда она здесь появилась. "Петух, спокойно разгуливающий в самом центре. В каком крупном городе ещё такое встретишь?", - облизнувшись, заметила Блэки.
Кошки миновали Щекавицу с Хоревицей и уютно устроившиеся в овраге между ними Кожемяки, бывшие когда-то ремесленной слободой, а теперь - богатый поселок новых укр | Кошки миновали Щекавицу с Хоревицей и уютно устроившиеся в овраге между ними Кожемяки, бывшие когда-то ремесленной слободой, а теперь - богатый поселок новых украинских купцов с гайками-кольцами на растопыренных пальцах, и оказались рядом с остатками фундаментов знаменитой Десятинной церкви, где под разлапистой 350-летней липой со стволом в три обхвата их ждал Бегемот. Галантный кот по очереди приложился к белой и черной лапкам и все побежали дальше.
Андреевская Церковь взметнулась вверх бирюзово-золотым великолепием. У подножия ее застыл, упав на колени перед Проней Прокоповной Серковой, бронзовый Свирид Петрович Голохвастов, лелеющий надежду в погоне "За двумя зайцами" получить и богатство старого Сирка, и сердце красавицы Гали из Кожемяк. Проня в "моднем" платье с бантами на всех выдающихся местах элегантно подставила ручку губам возлюбленного "паликмахтера". Вот уж чему модница Перл всегда завидовала, так это пронькиным бантам. И если бы они не были бронзовыми и не прикреплялись намертво к вышеуказанным частям невестиной "хвигуры", кошка давно приватизировала бы их, ибо считала такое украшение вполне достойным своих кошачьих прелестей. "Не расстраивайся", - муркнула Блэки, - "все еще впереди. Как-нибудь возьмем напрокат в "Музее одной улицы", когда заснет вахтерша. А сейчас надо торопиться. Солнце взошло, Воланд не станет долго дожидаться и мы пропустим всё: и вкусное, и интересное".
Вскоре они уже стояли у дома с табличкой "Алексеевский спуск N 13". Бегемот провел дам через потайной ход. Не потому, что нельзя было зайти через парадный, а потому, что такой способ придавал значимости и создавал ореол загадочности вокруг его усатой морды. Неслышно ступая, миновали экспозицию дома-музея Булгакова и через балкон выбрались на крышу. Перебрались поверху в пятнадцатый номер - Замок Ричарда, где неделю назад остановились члены клуба, и где Воланд должен был сегодня встретиться с ними в последний раз. Нырнув в занавешенное бархатом приоткрытое окно, троица оказалась в зале, освещенном пылающим камином. Рядом с камином в кресле с высокой спинкой, полуприкрыв глаза, сидел человек неопределенного возраста. Желтоватое сухое лицо его было, тем не менее, довольно привлекательным. Он казалось, дремал. Бегемот неслышно приблизился к хозяину и потерся пушистой щекой о его колено. Тот, не открывая глаз, погладил кота и сказал: "Проголодались? Марш на кухню! Потом вернетесь в гостиную, ты знаешь." "Опять будет дурить народ", - довольно муркнул Бегемот. Но Воланд этого не услышал. Он погрузился в свои мысли.
Жизнь его всегда текла размеренно и спокойно. Миссию свою он выполнял по плану, без суеты, времени впереди было много - вечность, торопиться не имело смысла. Решение пожить какое-то время в этом городе тоже пришло неслучайно. Все здесь располагало к отдыху и тихим радостям. Вредительство вредительством, но порой хотелось и отдохнуть, а что для этого может быть лучше, чем тихие каштановые аллеи, широкая сонная река со множеством островов, Лысая гора с Байковым кладбищем, напоминающим музей... И на этом кладбище - сотни усопших, когда-то продавших ему души, а сегодня погребенных под монументальными памятниками с собственным изображением. | Души... Сколько их прошло через руки Воланда, купленных дорого и полученных даром, выпрошенных и украденных, заложенных в порыве отчаяния и подаренных по глупости... А сколько дешевых душонок сами предлагались ему, лишь бы только разбогатеть и прославиться... Но это было неинтересно. Он и так полностью владел и управлял ими, что не составляло особого труда: все рычаги на виду. Только света никакого. А страстью Воланда был именно свет человеческих душ. Свет и музыка. Лучшие экземпляры коллекционировались в известных только ему самому да Бегемоту тайниках дома N 13. С помощью особой технологии из душ выжимались талант, вера, любовь, надежда, непосредственность, чуткость и ещё много всего. Полученные субстанции концентрировались в сияющих кристаллах. Остальное возвращалось владельцам. В результате большинство доноров менялись до неузнаваемости, кто-то погибал, кто-то попадал в психушку... Находились, конечно, и те, кому удавалось вновь наполнить опустошенный сосуд, но это случалось крайне редко. С полученными камнями Воланд проводил эксперименты: собирал из них разнообразные конструкции, определенным образом совмещая грани. И тогда в темных стенах подвала рождалось чудо, заливая все вокруг теплым сияющим светом, а под сводами звучала волшебная музыка - воплощение красоты и гармонии. Воланд наполнялся новой силой, чувствовал себя помолодевшим. Но особое удовлетворение испытывал все же от сознания, что эти красота и гармония принадлежат только ему. И чем больше их в подземелье, тем меньше за его непроницаемыми стенами.
Неделю назад в гостиницу в Замке поселилась необычная группа туристов. Они давно знали друг друга, вместе путешествовали и, кажется, пытались писать книги. Словом, вполне подходящая для пополнения любимой коллекции публика. Несколько дней Воланд приглядывался к экскурсантам из-за бархатных занавесок, а потом, как будто случайно, познакомился с ними на Андреевском спуске, когда те обедали в кафе "Сузирья". Представившись известным киевским меценатом, он пригласил их на литературный вечер в принадлежащий ему и хорошо известный в богемной среде салон "Фортуна". Что-что, а расположить к себе людей, сыграв необходимую роль, дьявол умел. Особенно женщин, особенно доверчивых, особенно писательниц или считающих себя таковыми где-то в глубине доверчивой души. На вечеринке он узнал от миловидной блондинки с прекрасным именем Татьяна, что его гости - члены клуба "Говорящие руки", практически все они страдают модной нынче болезнью - графоманией, и большинство из них перманентно находится в состоянии глубокого творческого кризиса. | -- Понимаете, -- говорила она, -- как бы мы ни старались, наши рукописи не горят.
-- А каким образом, по-вашему, они должны гореть? -- вопрошал Воланд, поддерживая даму под локоток и направляя к мягкому дивану в углу гостиной.
-- Ну как же, согревать своим теплом читающих, освещать им путь во тьме...
-- Следует ещё разобраться, что такое тьма, и логично ли называть тьмой нормальный дневной свет, -- вмешался в разговор подвижный мужчина неопределенного возраста в шотландской юбке и красном сюртуке с монограммой "Женечка" на кармане, внезапно материализовавшийся перед галантным меценатом и смущенной Татьяной. - И потом, у меня нет такой проблемы: горит - не горит. У меня проблема: напишет Анаис или не напишет, а значит, напишу или не напишу я.
-- Послушайте, Сергей, эта ветка - моя с Воландом, и, прошу Вас, не встревайте, дайте договорить, -- вежливо заметила Татьяна, и кокетливо поправив малиновый берет, добавила -- с Вами у меня будет отдельная очень длинная ветка, и может быть, мы даже прыгнем с парашютом или сыграем партию в теннис.
-- Так вот, рукописи тлеют, понимаете? -- продолжила она, опять обращаясь к Воланду. -- Просто бездарно тлеют. Столько вкладываешь в них сил, труда, столько времени, а потом они мертвым грузом лежат в архивах нашего сайта. А так хотелось бы, чтобы в руках каждого читателя они сгорали, давая тепло и свет. И в новых руках опять возрождались, как птица феникс. Вы, как человек искушенный, близкий к искусству, наверняка можете помочь нам. Или мне показалось?
То, о чем говорила женщина, действительно глубоко волновало ее. А потому щеки у ней пылали, грудь часто вздымалась, живые зеленые глаза лихорадочно блестели, - словом, в этот момент она была прекрасна. И старый дьявол, не удержавшись, положил руку на округлое колено, невзначай выглянувшее в разрез великолепного алого платья с глубоким вырезом на спине.
-- Я просто не могу не помочь такой красивой, темпераментной женщине.
-- Спасибо Девил Мефистович! А как Вы собираетесь нам помочь?
-- Оооо... Способов масса. Вы пока отдыхайте спокойно, забудьте о проблемах, наслаждайтесь одним из лучших городов мира, обществом друзей, а перед отъездом я вновь соберу вас. И поверьте, все ваши проблемы решатся совершенно неожиданным способом. Волшебник я или не волшебник, в конце концов! | В этот момент к дивану подошел высокий лысоватый мужчина с нахальными черными глазами. "Убери руку, чччёрт! Да впредь не забывай: плевать я хотел на твое гостеприимство и ... В общем, учти, хамить здесь имею право только я. Мне это прощается за множество других достоинств."
Не дав ему договорить, Воланд громко расхохотался и, поцеловав руку Татьяне, сказал так, словно монолог Трансрайла остался незамеченным: "Вы меня поняли, деточка? А сейчас окажите любезность, представьте меня вон той милой дюймовочке в "домино", что-то я ее раньше среди вас не видел". И они направились к кофейному столику, за которым прелестная миниатюрная женщина в черно-белой шляпе беседовала с группой молодых людей. Вся компания то и дело заливалась смехом в ответ на ее короткие реплики. Но на любезности подошедшего Девила Мефистовича "домино" отреагировала неожиданно холодно, и все его попытки приблизиться к ней пресекла отталкивающим взглядом. Любопытнее всего было то, что поля ее шляпы вдруг стали намного шире, когда Воланд подошел к столику, а сама шляпа - полностью черной. На вопрос же, всегда ли она носит такой головной убор, дама ответила: "Нет, в церковь я хожу в платке". Воланду так и не удалось побеседовать с ней. Откуда-то из недр гостиной появился довольно странный ковбой в джинсах "wrangler" и поповской рясе, надетой поверх ковбойки и свитера из овечьей шерсти.
-- Ах Маринища, ну куда вы опять пропали! Я весь вечер пытаюсь обсудить с вами вторую часть моего последнего романа, а вы...
-- А ваш роман тоже не горит? -- спросил Воланд.
-- Да ерунда все это ваше "горит-не-горит"! Лишь бы платили! Мне надоело заниматься поденщиной и разбазаривать впустую свой талант. Предложите мне любую тему, укажите эпоху, дайте героев и место действия, и я напишу такой роман, что он будет пылать, как солнечная плазма, и стыть, как земля в ледниковый период. Были бы гонорары! А впрочем, я могу и даром, если Маринища попросит. Или Татьянища. Или Барыня, когда не занята. Могу и картины писать. Маслом. Или акварелью. "Звезды, блям, блям, запотевшие..." Тут уж точно дам фору отщепенцам, выставляющим свои поделки на вашем Андреевском спуске. Да за это пороть надо! Пороть! Вагнер в гробу переворачивается! То есть, этот, как его... Мане. Нет, Моне... Ну в общем, неважно. Тот, который Клод. Нет, не тот, который Дебюсси, того я не люблю: бабский угодник.
А вам, Татьянища, - взглянул он на Тат, - следует запомнить, что не обязательно с первым встречным делиться своими проблемами. Для этого есть я. Правда, я часто занят, мир искусства цепко держит меня, а когда отпускает, то я пью вино, принимаю ванну или езжу в Париж. Но для вас я безусловно нашел бы время.
И со словами: "Маринища, к черту роман! Вы слышите? Да, да! Это Оффенбах! Давайте же, наконец, станцуем с вами канкан!" , -- он подхватил миниатюрное "домино" под руку (при чем поля шляпы у женщины мгновенно сузились и приобрели молочно-белый цвет), и они скрылись в соседней зале, где танцевали остальные гости.
После вечеринки Воланд спустился в подвал и долго возился со своими кристаллами. Пожалуй, появилась возможность пополнить коллекцию новым, изощренным способом. Он откроет свои сокровища этим дуракам с "говорящими руками", хотя ещё никогда ни один из смертных не видел ничего подобного. Более того, позволит взять часть кристаллов с собой, пообещав, что это решит все проблемы. Пусть приобщатся к его играм и экспериментам и, сами того не ведая, отдадут ему свои души. Любопытно, как все это будет выглядеть. Новая забава будила воображение и обещала много интересного, а это дьявол очень любил. | Часы пробили полдень. Воланд поднялся из своего кресла и направился в гостиную, где уже ждали гости. Все сидели за круглым, обтянутым фиолетовым бархатом, столом, в центре которого стоял большой цилиндр, накрытый черным покрывалом.
-- Итак, господа, я обещал вам помочь и выполняю свое обещание.
С этими словами он сдернул покрывало и поднял блестящий пурпурной кожей цилиндр. Комната мгновенно наполнилась столь ярким светом, что присутствующим пришлось зажмуриться, а кот и кошки, сидящие на окне замурлыкали так громко, словно заработал громадный холодильник. Свет, исходивший от огромного кристалла, состоящего из множества сверкающих звеньев, равномерно разлился по комнате. В гостиной зазвучала необыкновенно красивая музыка, какой никто из присутствующих ещё никогда не слышал.
-- Красота! Вы мастер! Даже братик не сумел бы так, наверное! - на пороге стояла Расстроение. -- Вы уж простите, что опоздала. Все время куда-то бегу-бегу, а минуты утекают и утекают по каплям. И остается так мало, на самом донышке, что хочется выпить одним глотком, а глоток все время предпоследний и предпоследний. К тому же на вашем знаменитом спуске брусчатка - "мама, не горюй!", а я на каблуках. Но не могла же я приехать в такой город в кроссовках!
-- Ну почему же? Вполне могла. Я всегда хожу в кроссовках по Андреевскому спуску. И вас предупреждала, - фыркнула сидящая за столом Сударушка и бросила задиристый взгляд на ковбоя.
-- Ой, ну вы, барыня вообще такая техничная. Знаете, что куда надевать. А я как только начну соображать, что к чему, так опять надо куда-то бежать. Все начинаю и начинаю. Все экспромтом и экспромтом. Потому вот никак не потеряю непосредственность и не приобрету техничность.
-- Опять на комплимент напрашиваетесь, -- съехидничала Сударушка, -- а ведь сами себе цену знаете... Сами знаете, в чем ваша сила...
-- Девочки, не ссорьтесь! Посмотрите лучше, какая красота! Не иначе из Ипатьевского монастыря сперли, -- проговорил, не отрывая взгляда от блистающего великолепия, Кострома.
Скептически взирающий на все происходящее Трансрайл взглядом пригласил Расстроение сесть рядом. При этом он вынул изо рта младенческую соску, с которой расставался с некоторых пор крайне редко, и проговорил: "А того, кто посмеет обидеть сестричку, припечатаю! Невзирая на половую принадлежность." | Черная кошка вскочила на стол и принялась ходить вокруг кристалла. Она терлась о него и мурлыкала все громче и громче в унисон музыке, звучащей под сводами гостиной. Воланд продолжил:
-- Каждый из вас, господа, способен создать нечто подобное. Сейчас вы все получите сувениры на память о сегодняшней встрече. Бегемот, пожалуйста!
-- Авек плезир! -- муркнул Бегемот и важно подошел к столу на задних лапах. На нем была черная накидка, расшитая звездами, и серебряный цилиндр, в передних лапах он держал трость. Обходя сидящих, кот взмахивал тростью возле каждого и извлекал из множества складок накидки новый бархатный футляр.
Во всех футлярах сияли кристаллы, и лежал листочек с инструкцией, содержащей схемы различных вариантов сборки.
В заключение Воланд сказал, что умение правильно пользоваться камнями и станет ключом для решения любых проблем. Рукописи будут гореть, и вновь возрождаться из пепла, да и остальное решится. И вообще, жизнь изменится к лучшему и потечет, как по маслу.
Потом был прощальный банкет в ресторане "МясоедоФФ", оплаченный меценатом. Подавали вареники с мясом, галушки со сметаной, борщ с пампушками и чесноком, голубцы, деруны и, конечно, сало. Разное. И "свижыну", и копченое, и даже в шоколаде. Горилка лилась рекой, Оболонское пиво соблазняло разнообразием. Далеко за полночь все, напившиеся и наевшиеся, были доставлены в гостиницу, а на следующий день, удовлетворенные и уставшие, покинули полюбившийся город, увозя с собой незабываемые впечатления и коварные подарки Воланда.
Счастье, щедро обещанное в награду за умение обращаться с камешками, пришло даже раньше, чем были изучены инструкции. Только какое-то странное, вывернутое наизнанку, где были видны все портняжные огрехи: и халтурно простроченные швы, и непозволительные узелки, и заплаты. Этакое счастье-перевертыш. Рукописи теперь действительно горели. И не просто горели, а пылали. Но чего стоило горение! Болезни и неудачи преследовали авторов. И это бы ещё полбеды. Настоящая же беда заключалась в том, что крепкие доверительные отношения, коими всегда дорожили члены клуба, стали вытесняться недомолвками, обидами, непониманием, подобно тому, как давно не полотые грядки зарастают сорняком. А уж о начатом в прежние времена с особым энтузиазмом совместном проекте и речи быть не могло, - ничего не получалось. Правда, традиционные литературные конкурсы, нечто вроде лабораторных работ для графоманов-любителей, по-прежнему организовывались регулярно. Но они стали теперь единственной отдушиной в образовывающемся вакууме.
Откуда-то пришла "Абсолютно свободная тема". И каково же было удивление участников и наблюдателей, когда все без исключения написали практически одно и то же! Буквально в каждом рассказе говорилось о регулярно посещающем авторов странном сне, где к ним являлись незнакомые люди и просили освободить свои души. Неизвестные сообщали о давнишней сделке с дьяволом и невозможности расторгнуть кабальный контракт, о невыносимом существовании в заточении, а главное, о том, что только некое тайное знание может дать им полную свободу. А уж получив ее, они больше не поддадутся на дьявольские уловки. Ну не сон, а просто мифически-философский детектив, при чем не один, а множество - близнецов по сюжету, одетых в разные одежки в зависимости от вкусов и способностей участников конкурса. Такое совпадение заставило всех крепко задуматься. Москвичи собирались в полюбившейся долгопрудненской квартире Татьяны и пытались разобраться в сложившейся ситуации. К обсуждению подключились и остальные члены клуба, что, благо, было несложно в современных условиях, когда расстояния в десятки тысяч километров преодолеваются за доли секунды, мгновенно делая далекое близким. Казалось, решение где-то рядом, простое и ясное, но оно ускользало, как ускользают из-под ног поросшие зеленью морские камни при попытке выбраться на берег, - неровен час, ногу сломаешь. | Воскресным утром незадолго до нового года Татьяна проснулась в странном возбуждении. Сегодня она видела непривычный сон. Идет по длинной песчаной косе, с двух сторон бушуют волны, а она идет себе и идет, сухая и невредимая. Хочется нырнуть то вправо, то влево, но она почему-то не делает этого. И вдруг с неба прямо в штормящее море падает Бегемот. Женщина бросается за котом и спасает его. Пытается погладить, но котяра больно царапает её, прошипев: "Мой хозяин дурак, раз связался с тобой и твоими друзьями."
Тат прошлепала босыми ногами к окну и выглянула на улицу. Солнышко хитро подмигивало оранжевым глазом, словно утверждая: "Все будет хорошо!". Умывшись рассветной прохладой, душа ее ожила, а мудрое утро подсказало: "Потерпи. Люди всегда сначала тянутся друг к другу, соблазнившись теплом, особенно притягательным издалека. Но если слишком приблизиться, оно порой оборачивается жаром, и не мудрено обжечься. Нужно время, чтобы залечив ожоги, найти оптимальное расстояние для общения."
В дверь позвонили. На пороге расселась кошачья делегация в составе нарядной Перл, строго-сосредоточенной Блэки и бесшабашной Крэйзи. "Сон в руку", - пробормотала хозяйка, приглашая усатую братию внутрь. Вскоре все угощались молоком с клубничным вареньем на уютной кухне с красными в белый горошек занавесками, обмениваясь важными новостями, неожиданно полученными накануне от не в меру расхваставшегося пьяного Бегемота, влюбленного в красавицу-Перл. Несколько раз в продолжение беседы Татьяна ахала, несколько раз пускала слезу и множество раз мысленно ругала себя за излишнюю доверчивость. А через полчаса Сударушка по телефону получила задание достать снотворное, способное отключить пятнадцатикилограммового кота не менее чем на три часа. Ишак Бабая-аги отвез снаряженных проинструктированных кошек на вокзал, где они заняли места в специальном купе, билеты в которое спешно заказала Марина. Всю ночь Перл, Блэки и Крэйзи промяукали, не сомкнув глаз, обсуждая серьезнейшее поручение, данное им "Говорящими руками". Теперь именно от этих трех кошек зависело не только благополучие всех друзей, но даже равновесие и гармония в мире.
На нарядной платформе отреставрированного центрального вокзала встречала Сударушка. За блюдцем сметаны в уютной вокзальной кофейне она передала кошкам снотворное для Бегемота и большой целлофановый пакет, был окончательно согласован план действий.
Вечером того же дня, Перл в великолепном желтом платье с голубыми бантами на всех мыслимых и немыслимых местах и с бабушкиным бантиком на ушке сидела в гостиной Воланда, который уехал в заграничную командировку. Напротив нее вальяжно расселся Бегемот в шикарной зеленой бабочке на толстой шее. Глаза его масляно блестели. На старинном кофейном столике ручной работы с резными ножками и изящной монограммой "Комитет. Испания. 2002 год." стояла бутылка Адвоката, а рядом на блюдечке лежал единственный персик. Что-что, а ухаживать Бегемот умел не по-детски. Жемчужная кошка пустила в ход все свое блестящее остроумие и незаурядное кокетство, чтобы наповал обаять и без того обаятого кота, который весь вечер рассыпался сначала в комплиментах в адрес дамы - немножко, а потом в похвалах в свой собственный - нескончаемо. Речи его становились тем обильнее, чем легче делалась опорожняемая бутылка. Подсев к красавице-кошке, Бегемот рассказал ей, как он обучил Воланда всем хитростям и собственноручно собрал коллекцию кристаллов, которыми изредка позволяет баловаться своему хозяину. Перл поймала его на слове и попросила ещё раз показать сокровища, а заодно подарить парочку камешков, если можно: ей так хотелось иметь сережки именно из них. Потерявший голову, а вместе с ней и всякую кошачью осмотрительность, Бегемот прыгнул на шкаф и достал оттуда небольшую книжицу в дорогом переплете. В книжице не оказалось ни единой страницы, но зато лежал ключ от подвала. Когда Перл почувствовала, как близка к цели, у нее перехватило дыханье. Однако, кошка и виду не подала | Однако, кошка и виду не подала, лишь расхохоталась, прикидываясь, что очень опьянела. "Сударь, - мяукнула "жемчужина", - а давайте я сяду на шкаф, а вы покатаете меня по комнате! Страсть как люблю, когда мужчины шкафы двигают!" Бегемоту ничего не оставалось, как согласиться, но сначала он поднял рюмку с ликером, на сей раз смешанным со снотворным, подсыпанным Перл пока он доставал ключ. "За настоящих фемин я пью, стоя на задних лапах!" И залпом опрокинул содержимое в усатую пасть. Нетрудно догадаться, что двигать шкаф уже не пришлось. Через минуту кот храпел на хозяйском диване.
Перл спустилась к входной двери и впустила Блэки и Крэйзи. Пробравшись в подвал, кошки стали быстро наполнять содержимым сундуков Воланда специально сшитые Сударушкой мешки. Задача была не из легких, стены подвала заливал волшебный свет, звучала сказочная музыка, хотелось слушать, любоваться, и мурлыкать, мурлыкать, мурлыкать... Но позволить себе этого было нельзя, и самоотверженно взяв себя в лапы, они трудились в поте мордочек. Наполняли и складывали у лестницы, чтобы потом вынести на улицу. Ночь, к счастью, была темной, бесснежной, луна затерялась среди густых туч, звезды тоже спрятались, и даже купола Андреевской церкви утонули в мутной черноте. Половина мешков уже стояла на улице, когда у входа в подвал вырос разъяренный Бегемот. "Да я вас!... Да вы!.. Да...", - он не успел домяукать, как в воздухе стрелой пролетел гибкий полосатый силуэт, и наманикюренные черным когти Крэйзи впились в опухшую от возлияний физиономию кота. "Выносите остатки скорее!", - дико завопила Крэйзи, и Блэки с Перл снова кинулись в подвал. Опешивший в первый момент Бегемот, опомнился и попытался оторвать от себя цепкую кошку, но не тут-то было. Когтистые лапы колошматили по щекастой морде изо всех сил. "Нет, это нечто! Я подарю тебе самый большой кристалл, детка, только отпусти меня!" - заорал кот. - "Нет... пожалуй... я женюсь на тебе..."
А в это время на сайте "Говорящих рук" уже успели не только прочитать татьянино сообщение с просьбой срочно вернуть кристаллы человеческих душ их владельцам, но и придумали, как это осуществить. Ведь для того, чтобы сделать доброе дело требуется не так уж много времени.
Связанный Бегемот с кляпом во рту снова лежал на диване Воланда. Шторы были раздвинуты, но в комнате все равно было совершенно темно. "Мало того, что эти дуры связали меня, так ещё и электричество отключили... И опять неприятности из-за хорошенькой кошки, - досадовал Бегемот. - А эта маленькая когтявка тоже весьма недурна, весьма... И какая смелая!.."
И вдруг вся комната озарилась мягким сиянием и в окна вплыла знакомая мелодия...
Три кошки: белая, черная и полосатая, - с довольным видом сидели на куче пустых мешков под табличкой "Алексеевский спуск N 13" и раскачивались в такт музыке. Вдоль брусчатки катились волны сверкающих кристаллов. Казалось, невидимый великан опрокинул громадное ведро. Камни таяли на глазах, превращаясь в облачка блестящей пыли и наполняя ночную улицу дневным светом. | И ночь отступала. А утомленные Блэки и Перл уже спали, свернувшись комочками и прижавшись друг к другу. Рядом развалилась Крэйзи Кэт с бутылкой Оболонского в лапе. Она блаженно глядела на пунцовый диск холодного зимнего солнца, поднимающийся над крышей двухэтажного дома. "Теперь мои друзья вне опасности. А что было на самом деле, чего не было - никто не может знать наверняка."
Солнце вплыло в тяжелое серое облако. Пошел снег. Огромные лохматые хлопья кружились в воздухе и мягко падали, укрывая землю пушистым одеялом. Было тихо. Мир наслаждался гармонией и красотой зимнего утра. Приближался Новый год.
Эпилог
Еду по мосту метро через Днепр. Над рекой - золотистая дымка, впереди крутой правый берег в изысканном осеннем наряде. Бежевый, горчичный, травяной, изумрудный, бардовый, сиреневый, красный и желтый всех оттенков... Причудливо перемешаны краски бабьего лета незримой рукой, послушной непостижимому воображению... И из этой красоты то тут, то там выставили свои любопытные золотые луковки, кокетливые зеленые башенки, строгие резные стены киевские церкви и соборы. Выхожу на "Арсенальной", шагаю через Мариинский парк мимо знаменитого Мариинского дворца - родственника Андреевской церкви, столько всего повидавшего на своем веку...
Миную памятник Марии Заньковецкой, летний театр в виде огромной ладьи времен Киевской Руси. Позади осталась Лавра и церковь Спаса-на-Берестове, где похоронен Юрий Долгорукий (Привет, Москва!). Впереди Липки - самый тихий район города. Нынче здесь обитает "элита", а когда-то жила моя тетя на шестом этаже огромного серого сталинского дома напротив главного банка страны (потому и улица называется Банковской). Она водила меня к Дому с Химерами - родному брату упомянутой выше кенасы, Николаевского костела, Музея украинского искусства. У всех этих зданий один папа - знаменитый охотник-архитектор Городецкий. Но Дом с Химерами - это нечто. В детстве он поразил мое воображение своей суровой загадочностью и обилием статуй реальных и мифических животных, восседающих на парапетах, на стенах, у окон, дверей и водосточных труб.
Спускаюсь к театру Франка. Посидев на лавочке рядом с бронзовым Яковченко - старым Сирком из тех же "Двух Зайцев", выхожу на Крещатик, затем на Прорезную. Привет, Паниковский! Как стоял ты здесь во времена Ильфа и Петрова, так и нынче стоишь. И шляпа та же, и рукава пиджачка коротки, и очки на носу, и трость... Люди подходят, фотографируются на память...
Поднимаюсь к красавцу Оперному, прохожу мимо знаменитой Софии. Еще немного и я опять на Андреевском спуске. Вниз, на Подол, к золотым шпилям Контрактовой и Почтовой площадей (Привет, Питер!), к фонтану "Самсон"... Мой любимый маршрут. Но ведь не единственный. Сколько их ещё, таких маршрутов проложено через родной неповторимый город...
Сейчас совершенно четко осознаю: каждая улица, каждый дом, каждый камешек в брусчатке, каждый кирпичик в здании достойны своего бенефиса. Каждому можно посвятить страницы, а возможно, и десятки страниц... Может быть потому, что воздух напоен светом человеческих душ? Не знаю, да и стоит ли об этом...
В отдалении звучит песня:
"Падают, падают, падают, падают листья.
Ну и что ж, зато прозрачней свет!
В памяти, в памяти, в памяти, в памяти лица
тех, кого сегодня рядом нет."
И понимаю, что и каждый из тех, кто попал в рассказ, заслуживает бенефиса. И кто не попал - тоже.
Значит, есть о ком и о чём писать.
30.10.2004 | ВЫ ЗАСЛУЖИЛИ ЭТОТ ОТДЫХ
По традиции я и брат встречаем родителей на вокзале. Да, безусловно, мы оба уже взрослые люди, и у каждого из нас своя семья. Но наши мама и папа обожают, чтобы провожали их в редкие нынче поездки и встречали по возвращении домой именно сын и дочь. Видимо, это напоминает им старые добрые времена, когда для нас с Сережей деревья еще были большими, а отдыхать мы отправлялись всей семьей.
А ведь и правда, как было хорошо в детстве! Конечно, сервис на курорте был не тот, что нынче, но разве для нас, ребятишек, это имело значение? Ну кто станет обращать внимание на какие-то там неудобства, если море — всего лишь в десяти минутах ходьбы от квартиры, снятой родителями в курортном городе или поселке?! Можно плескаться, плавать, нырять сколько хочешь! Не надо делать уроки, ходить в школу, каждый день — как подарок судьбы! А ракушки, а морские камни, а крабы, а чайки, с криком летящие за катером во время морской прогулки! А кинофильмы в летнем кинотеатре вечером! А множество экскурсий, во время которых объездили чуть ли не весь Крым и Кавказ! А клубника, черешня, сливы, персики, дыни и арбузы (в зависимости от сезона) в неограниченном количестве! А аттракционы: комната смеха с кривыми зеркалами, где мы все вчетвером становились такими потешными, что хохотали над своими отражениями до слез, цепные карусели, колесо обозрения... Поляна сказок с ожившими в дереве и гипсе сказочными героями; поездки на водопады, в Ханский дворец в Бахчисарае, старинные каменные города... Сухумский ботанический сад... Прогулки на катере вдоль морского побережья... Мороженое, сладкая вата, сувениры на память... Даже спустя столько лет, даже после отдыха в комфортабельных отелях за границей, где «все включено», при воспоминаниях о тех счастливых годах, когда ездили на море с родителями, щемит внутри и на глаза наворачиваются непрошенные слезы. Где ты, детство, ау?!
— Вероника, ты о чем задумалась? — отвлекает меня от воспоминаний голос брата. — Вон уже поезд подходит...
— Да так, вспомнилось, как вместе отдыхали, когда мама с папой были еще молодыми...
— Да, хорошо было, — коротко соглашается брат и, схватив меня за руку, тащит за собой к нужному вагону. — Давай, быстрее, а то мама нервничать будет, ты ведь ее знаешь.
Кряхтя, выползает из вагона папа, передав нам старинные, в красную с зеленым клетку, матерчатые чемоданы (ну никак не уговорю родителей сменить эти жуткие чучела на удобные современные сумки на колесиках!). Потом в проеме двери появляется мама с недовольной вспотевшей физиономией.
— От этого отдыха только устаешь, — громко сетует она и, тяжело дыша, принимается обнимать нас с Сережей по очереди. — Как вы тут, деточки мои? Уж лучше бы мы не ездили, одни неприятности, ей богу! Жара, теснота, еда ника...
— Сейчас, мама, погоди! Сядем в машину, все расскажешь, — не дает ей договорить Сережа, хватая чемоданы и быстрым шагом направляясь к машине.
Я иду позади него рядом с родителями, держа их обоих под руки. Подходим, усаживаемся. Всю дорогу мама обиженно молчит, на наши вопросы отвечает коротко и только дома, увидев, какую «поляну» мы накрыли к их возвращению, перестает дуться и принимается жаловаться на «жуткий отдых».
— На пляже яблоку негде упасть! Места под навесом заняты уже в шесть утра! А на солнце нам нельзя. Санаторий, ты ж понимаешь! Одно название! Еда — никакая! А эти современные девицы! Жуть просто! Снимут лифчик и сидят, красуются, бесстыжие! Тьфу, смотреть противно, правда, Игореша?
— Ну да, ну да... — мгновенно подтверждает папа, хитро подмигивая Сереже, когда мама не отворачивается.
— А перегородки между номерами?! — продолжает возмущаться мама. — Ведь все же слышно, понимаете? Разве так отдохнешь? Буквально все слышно! Правда, Игореша?
— Ну-у-у... — неопределенно тянет папа и, неожиданно осмелев, добавляет: — Честно сказать, Ирочка, мне не мешало. Ты же знаешь: только к подушке прикоснусь — засыпаю.
— Вот именно! И храпишь! И за стенкой храпят! А когда не храпят, так скрипят кроватью и стонут! А я человек чу | — Вот именно! И храпишь! И за стенкой храпят! А когда не храпят, так скрипят кроватью и стонут! А я человек чувствительный... Накапай-ка мне валерьянки, сынок, — обращается она уже к Сереже.
Но он вместо этого подливает ей в бокал красного сухого вина и говорит:
— Мам, не нужна тебе сейчас валерьянка. Давайте лучше выпьем за вас с папой! Может, условия там были и не очень, но выглядишь ты просто великолепно!
— Да, мамуля, — подхватываю я, не давая маме опомниться и обидеться на отказ брата принести ей лекарство. — Ты же у нас просто красавица! И постройнела как, и волосы какие шелковистые, и глаза блестят! Точно лет десять сбросила! А то и больше.
— Ну, море все-таки, — как бы неохотно соглашается мама, но видно, что она очень довольна услышанным. — Может, я и сгустила краски. Природа, конечно, чудесная... А как мы раньше ездили всей семьей... До чего хорошо было...
И уже все вместе пускаемся в воспоминания, перебивая друг друга, то улыбаясь, то вытирая слезы умиления.
Оставив родителей отдыхать, спускаемся вниз и садимся в машину. Брат после таких встреч и застолий обычно подвозит меня до дома.
— Сереж, знаешь что... У матери с отцом ведь скоро годовщина, ты помнишь?
— Угу, и не просто годовщина, а золотая свадьба. Надо кольца покупать. Ты это имела ввиду?
— Да нет... Хотя, кольца бы тоже не помешали — родители ведь так за всю жизнь их себе и не купили... Но я о другом. Помнишь, как мы когда-то жили в Ялте? В квартире была только одна кровать. Мы с тобой на ней спали, а мама с папой — на полу. А там еще и тараканы по полу бегали... И ведь мама никогда не жаловалась! Моложе была, сил много имела. И все их нам отдавала.
— Это да, — соглашается брат. — Собственно и на море-то впервые поехали после того, как оба мы три года подряд болели воспалением легких. Родители долго на поездку деньги собирали. И продержали нас в Крыму почти полтора месяца.
— Ага, по большому счету, это был подвиг с их стороны. И ведь мы болеть перестали!
— В-о-от... И потом каждый год нас возили, для профилактики. Невзирая ни на какие трудности и сложные условия. Во многом себе отказывали, — подтверждает Сережа.
— Так почему бы не подарить им на золотую свадьбу поездку куда-нибудь на золотой песочек у моря? В золотые условия, чтобы даже в своем нынешнем состоянии мама осталась довольна и папе понравилось. Ну, скажем, в Турцию, в Болгарию... Или даже на Крит... Они ведь у нас заслужили...
— Это да-а-а. А твой Коля возражать не будет? Ну, я сумму имею ввиду, нынче не дешево.
— Нет, не будет. А что, твоя Аня может не согласиться?
— Вряд ли... А если и так, я сам разберусь, — улыбается брат.
— Значит, заметано, — говорю, выходя из машины возле своего подъезда.
— Угу, — согласно кивает головой Сергей.
В пятидесятую годовщину совместной жизни родителей мы подарили им путевки в Болгарию. Пусть отдохнут по-человечески, ведь они еще никогда не были на зарубежных курортах. Мама ахнула, заглянув в нарядный конверт:
— Родные мои, спасибо вам!
— Вы заслужили этот отдых! — произнесли мы с братом практически хором. |
<<|<|89|90|91|92|93|94|95|96|97|98|99|>|>>К списку тем
|
