Форумы-->Творчество-->
<<|<|12|13|14|15|16|17|18|19|20|21|22|>|>>
| Автор | Чужими Глазами. |
|---|
| [Сообщение удалено смотрителем jura-khan // По просьбе автора] | | [Сообщение удалено смотрителем jura-khan // ] | | [Сообщение удалено смотрителем jura-khan // ] | | [Сообщение удалено смотрителем jura-khan // ] | | [Сообщение удалено смотрителем jura-khan // ] | | [Сообщение удалено смотрителем jura-khan // ] | | Отлично написано, заставило задуматься | | класс!!! с удовольствием прочитала.. даже соскучилась за твоими рассказами... | | Круто! И как тебе только удается писать столь легким слогом! | для ноктюррн
Спасибо, что читаете.
для OLIAS:
Спасибо, Оля, я сам за ними соскучился.
для чАццкий:
Спасибо, дружище. Пока не особо удается сразу - приходится потом править, крутить, слова местами менять - скукота, в общем...:-) | | класс!!!Круто!Отлично написанобрависсимо | для ВарварЧести:
Спасибо | Здорово, Джокер! Браво!
Редко читаю прозу, так как очень глазам тяжело с компа читать, но в этот раз даже и не заметила, как до конца дочитала) | для swetmama:
Спасибо за замечания в личку. Очень полезно. "Полдник"... Понятия не имел...:-) | Много было замечаний по последнему рассказу, потому он был достаточно ощутимо подкорректирован.
Выкладываю заново.
------------------------------------
Мигай
– И это у них называется эсвэ! Воняет, как в общественном туалете, – жаловался кому-то женский голос из соседнего купе. – Да. Нет. Цена как раз в порядке, – судя по ответному молчанию, женщина говорила по телефону. – За такие деньги, представляешь?
Я потянул носом. Не альпийские луга, конечно, но и вони особой нет, с чего это она взъелась?
До отправления оставалось еще добрых полчаса, и это меня угнетало. Скорей бы уже огласили «изгнание провожающих» и тронулись – я бы тогда сунул проводнику «на лапу» и расположился в отдельном купе. Ужасно не хотелось никого видеть и слышать. Если твоя работа связана с постоянными командировками, перелетами и переездами, восприятие, конечно, немного притупляется. Люди, города и отели мелькают перед глазами изо дня в день, особых эмоций не вызывая. Но вот минуты тишины и одиночества ценятся на вес золота – компенсация, наверное.
Обычно проводник извлекает свободное купе будто бы из рукава, неуловимым жестом фокусника, за вполне умеренную цену. И тогда оставшиеся пятнадцать часов своего ежемесячного путешествия поездом «Буковина» из Черновцов (или Черновиц?) в Киев я провожу в относительной тишине и не менее относительном покое.
Ну, а пока я стоял в коридоре, ожидая отправки поезда и мешая продвижению пассажиров. Вокруг звучали телефонные жалобы на вонь и чьи-то прощальные наставления про лекарства, которые кто-то кому-то «положил в боковой карман».
В свое купе мне торопиться не стоило, поскольку туда недавно проследовал коренастый, похожий на крабика, дедушка. С тех пор старичок уже успел несколько раз оббежать своих соседей и за каких-то десять минут донести до всего вагона основные вопросы, которые волновали пенсионера на данный момент. Барабанной дробью сыпались термины «парламент», «воры», «пенсия», «врачи», «инвалидность» и, конечно же, «бандиты». Погружаться в эпицентр «вещания» совсем не хотелось, и я откладывал свое появление в купе до последнего.
Наконец, провожающим предложили покинуть вагоны, и поезд плавно покатился на восток, покидая пробуждающуюся от зимы Северную Буковину. Я неохотно направился в сторону источника шума. Мне бы только дождаться проводника и купить себе немного тишины.
Старичок сидел на кушетке и крутил в руках золотистый пакетик с надписью «Влажная салфетка для обуви». Вблизи дедушка выглядел гораздо старше, чем казалось издалека, – явно за восемьдесят. «Надо же, он еще в состоянии сам куда-то ехать», – мелькнуло в голове.
– Здравствуйте, – сказал я и примостился напротив.
Он оторвался от изучения загадочного пакетика и поднял на меня крупные глаза цвета хаки.
– Доброго дня. Вы не знаете, что это? Чай? – мой сосед вопросительно потряс пакетом.
– Салфетка. Обувь протирать.
– А? – глуховато переспросил старик, повернувшись ко мне левым ухом, – говорите громче, а то я недочуваю.
Мне сейчас меньше всего хотелось орать на весь вагон, потому я кивнул на свои туфли, совершил над ними несколько протирательных движений, и, усиленно артикулируя, негромко повторил: «Салфетка».
– Аааа, салфетка, – протянул он, – чтобы ноги протирать, если потеют? И придумают же такое! – удивился дед. В его голосе звучала изрядная доля удовлетворения, как у человека, только что постигшего доселе неведомую грань бытия. Я отрицательно покачал головой.
– Да нет, не ноги – обувь.
– Что?
– О-бувь, – проартикулировал я. И где этот чертов проводник шляется? Старик понял, что он чего-то не понял, и, уже не надеясь на меня, с новыми силами углубился в тайну пакетика.
– Вла-жна-я. Са-лфе-тка, – медленно и нараспев прочитал он, по-своему разбивая слова.
Ничего себе, – подумал я, – дедуля-то еще в состоянии осилить без очков такую маленькую надпись.
– Ну от! Салфетка! – победно уставился на меня старик, но, углядев несогласие в моих глазах, решил не останавливаться на достигнутом и таки докопаться до сути. – Для-о-бу-в | – Ну от! Салфетка! – победно уставился на меня старик, но, углядев несогласие в моих глазах, решил не останавливаться на достигнутом и таки докопаться до сути. – Для-о-бу-ви. Аааа! Обуви! Ишь ты! – обрадовался он.
Проводника все не было.
Внезапно дед спохватился:
– Вы знаете, где тут буфет? Я с обеда ничего не ел.
– Вагон. Ресторан. Должен. Быть. Где-то. Рядом, – раздельно продекламировал я, отметив про себя, что сейчас только шесть вечера, и «с обеда ничего не есть» вполне естественно. Или он еще и полдничает, как в садике?
– Да понятно, что ресторан должен быть, – протянул мой сосед. – Но вот где?
– Сейчас у проводника спросите, – успокоил я дедушку.
– Мне восемьдесят четыре года. На курорт еду, – сообщил попутчик.
Я автоматически вычислил приблизительный год рождения старика. Получалось, двадцать восьмой. Или двадцать седьмой. Значит, скорее всего, не воевал...
В коридоре, наконец, послышались шаги, и проводница появилась в проеме двери.
– Здравствуйте. Билеты можно? – осведомилась она. Мы протянули билеты, и я негромко спросил:
– А можно переселиться? Я заплачу.
Она бросила короткий понимающий взгляд на беззвучно шамкающего губами старика и сожалеющим тоном ответила:
– Свободных купе нет.
– Как нет? Всегда же есть!
– А сегодня нет. Все заняты. Пассажиров много.
Вот черт! Ну надо же, именно в ЭТОТ раз. Я лихорадочно соображал. Очень уж не хотелось целую ночь слушать старческую возню и кашель. Может, он не до самого Киева, а хотя бы до Тернополя? Там же тоже какой-то курорт должен быть. Это где-то сто семьдесят километров от Черновцов – «Буковина» доползет за каких-то пять часов, и ночью можно будет спокойно поспать.
– Вы до Киева? – осторожно спросил я.
– Шо? А, нет, – протянул дед, и я внутренне приободрился. – Дальше. В Миргород, на курорт, говорю же. У меня в Киеве пересадка.
Я снова приуныл. Но делать нечего – пришлось располагаться «согласно купленным билетам». Мой сосед уже выяснил дислокацию «буфета» и экстренно удалился полдничать. Я растянулся на узкой «шконке», достал ноутбук и углубился в чтение, надеясь, что старик уляжется пораньше, а я смогу спокойно почитать пару часов, пока не разрядится батарея. Розетки в нашем «эсвэ» были только в коридоре.
Дедушка вернулся через полчаса в отличном настроении, стремительно вытесняя свежим перегаром кислород из помещения. Его желание общаться ощущалось просто физически, и ожидания меня не обманули: приободрившийся пассажир окинул немногочисленную аудиторию шальным взглядом и... заговорил.
Поначалу я пытался вежливо поддерживать оратора одобрительными кивками и нейтральными междометиями, продолжал читать и надеялся, что старика не хватит надолго. Потом даже намекнул, что, мол, вот, читаю, и хотел бы и дальше, вы не против? Старик был не против. Но, тем не менее, его рассказ про вероломное снижение пенсии продолжился, как ни в чем не бывало. Я все еще силился сконцентрироваться на сюжете романа, но в сознание то и дело врывались подогретые алкоголем аргументы: «...А я и говорю, как это стаж не действительный? С восемьдесят второго года был действительный, а теперь не действительный? Может, и силикоз у меня, на ихнем урановом руднике заработанный, не действительный? – усугубляя и без того изрядную одышку, распалялся рассказчик. – Так проверьте, говорю, запросите: Днепропетровская область, город Желтые Воды, шахта номер...».
Между тем, время шло, батарея неумолимо садилась, а мне приходилось по четыре раза перечитывать одно и то же предложение, забывая, что же было в начале абзаца. Наконец, когда жить ноутбуку оставалось минут пятнадцать, я сдался: захлопнул крышку и поднял глаза на пенсионера.
– ...А я ж подрывное дело хорошо знал, – приняв мою капитуляцию как должное, продолжил дедушка. – Вот главный инженер меня и спрашивает: сможете взорвать, Мигай? Меня Мигай зовут, я говорил? А почему ж не смогу? Смогу! И сколько, говорит, хотите за такую работу? Это румынское имя. Я румын. Другие скрывали национальность, а мне зачем скрывать? Так сколько, говорит, | Так сколько, говорит, хотите? Пять тысяч, говорю. Тут инженер этот запричитал: ну что же вы, Мигай, это много очень. А у шахтера тогда зарплата триста рублей была. А как же вы думали, отвечаю, я ж могу и не выйти живым из той шахты! А вы, говорит, родных своих предупредили? Предупредил, отвечаю, а как же! А я, конечно, ничего жене не говорил, зачем ей это знать? Ну, он подумал-подумал, и согласился. А куда им было деваться? Кроме меня, там никто взорвать это дело не мог. А я ему, мол, это не все. Еще бочку пива на всю бригаду и половину денег вперед. Я ж хитрый был, думаю, вдруг не выйду оттуда? Он и на это согласился. За сколько управитесь, спрашивает? За неделю, говорю. И тридцать метров бикфордова шнура дайте. Он переспросил, мол, зачем так много? Ну, а мне же выйти оттуда надо успеть, правильно? Тут он видит, что я понимание имею, и снова согласился. Так я две тысячи, что вперед выдали, сразу в ресторане прогулял. А ту работу за три дня сделал.
Мигай замолчал.
Я представил себе, как все это происходило пятьдесят с лишним лет назад на какой-то урановой шахте в «Днепропетровской области, город Желтые Воды», и мне стало немного не по себе. Я повнимательней присмотрелся к старику. Надо признать, сохранился он молодцом: орлиный нос, квадратный подбородок, смуглое волевое скуластое лицо, которое не портили даже глубокие морщины вокруг беззубого рта. Роста Мигай был небольшого, но сложение имел надежное и ладное, да и лапища у него была широченная, как лопата – думаю, силы в нем и сейчас было немало, а лет десять назад старик, может, еще и по бабам бегал.
Попутчик покрутился еще минут десять, а потом, не разуваясь, улегся на своей полке и затих. Я погасил свет и продолжил чтение уже с мобилки, через которую удалось «залить» из интернета часть моего чтива. Часть, поскольку весь роман был выложен в сети одной огромной страницей и упорно не хотел помещаться на мобилке целиком. Но на часок-другой чтением я себя обеспечил.
Спал дедушка на удивление тихо, практически беззвучно. Я подумал, что, возможно, все не так и плохо.
Ближе к полуночи иссякли буквы и на мобилке. Перезагрузка страницы положения не спасала – роман упорно загружался лишь частично, и эта часть была уже прочитана. Связь была неустойчивая, поэтому, несмотря на «детское» время – полдвенадцатого, мне тоже пришлось отправиться спать.
Я проснулся среди ночи от смутного ощущения неправильности происходящего. Открыл глаза. По «кубрику» пробегали пятна света от фонарей на полустанках, и встречные поезда время от времени врывались в размеренный стук наших колес. Огромная железная гусеница уверенно рассекала темноту лобовыми прожекторами. «Буковина» проносилась над речушками и оврагами, пугая ревом ночное полесье и согревая в своих душных дермантиновых кишках сотни маленьких сонных человечков. Окружающие звуки были почему-то глуховаты и воспринимались больше через вибрацию, чем на слух.
До меня, наконец, дошло, что же было не так: я почему-то лежал не на своей полке, а напротив, на койке старика. Нахлынувшее спросонок чувство дезориентации, когда не понимаешь, где ты, и в какую сторону едет поезд, улетучилось. Пространство, покачнувшись, грохнулось на свое место. Но теперь встал ребром следующий вопрос: какого черта я делаю на дедовой полке, и где он сам? Этот вопрос до поры до времени заслонил целый ряд прочих вопросов, которые по мере пробуждения множились в моей затуманенной голове. Они пока не проникали в сознание, а топтались где-то в предбаннике, нетерпеливо ожидая своей очереди и напоминая о себе все новыми и новыми ощущениями в моем теле. Я посмотрел на вторую койку. Там кто-то спал. Должно быть, старик – а кто же еще? Для чего мы поменялись местами, а главное – когда? И почему я этого не помню? Внезапно, эти вопросы утонули в потоке хлынувших в сознание ощущений из «предбанника». Они плюнули, наконец, на очередь, ворвались в «светлицу» моего внимания и теперь просто орали, срываясь на истерику. Почему ты одет и обут, если перед сном раздевался? Отчего башка тяж | Отчего башка тяжелая, будто с похмелья? Откуда эта одышка и клокотание в легких? Я попытался сесть. Тело подчинилось неохотно, отомстив за слишком резкую смену положения тупой тянущей болью в одеревеневших суставах. Я встал на ноги. Поясница занемела, деревянные негнущиеся ноги держали с трудом. Рука рефлекторно оперлась о край столика. Я пытался рассмотреть деда на кушетке передо мной, но поезд как раз пробегал перелесок, ночь была безлунной, и потому я смог понять только то, что лежащий передо мной силуэт слишком длинный для старика. Я провел шершавым языком по гладким деснам. Очередная истеричка в моей голове выскочила из толпы на свет и завопила, кромсая мозг: а где же твои зубы, дружище? Зубы где??? Зубов не было. Страшная догадка разорвалась бомбой где-то в глубинах подсознания и сейчас поднималась оттуда ядерным грибом, сметая взрывной волной все на своем пути. Я вдруг понял, что совсем не хочу знать, КТО лежит передо мной на кушетке. А вот что я действительно хочу – так это выйти отсюда. О том, чтобы включить свет в купе, не могло быть и речи. Я внезапно замер, заметив, как зашевелилось тело на койке, и понял, что сойду с ума, если увижу его. Онемевшая клешня вцепилась в столик, не давая мне упасть. Мое дыхание остановилось. Я простоял на чужих ногах, как мне казалось, несколько лет, пока тело передо мной перестало шевелиться, а потом сделал два шага в сторону двери. Ручка в моей ладони показалась непривычно маленькой и была расположена неожиданно высоко, а сама дверь оказалась гораздо тяжелее, чем я привык – мне никак не удавалось сдвинуть ее с места. Однако, новое шевеление за спиной меня приободрило. Я изо всех сил рванул ненавистную ручку, отодвинул неподъемную дверь и, вырвавшись в коридор, плотно закрыл ее.
В тусклом свете я взглянул на свои руки. Это были огромные рябые клешни старого шахтера, торчащие из рукавов серой байковой рубашки в клетку. Я уже все понял. Теперь мне хотелось раздвинуть занавески и увидеть в отражении ночного окна свое лицо, но в коридор вошла проводница – та самая, у которой не нашлось для меня свободного купе. Зараза. Вероятно, это было написано на моем лице, вернее, теперь не совсем на моем... Вот черт.
– Дедушка, вам что-то нужно? Вы хорошо себя чувствуете? – глухо проговорила она. Мне пришлось невольно прислушиваться и следить за ее губами. Так вот оно как, «недочувать»...
– Нормально, – по-старчески прошамкал я и засеменил в туалет непослушными ногами, больно ударяясь плечами о перила. Я хорошо помнил, как вечером бился об эти же перила локтями.
Туалет был свободен. Я захлопнул дверь и уставился в зеркало. Как и ожидалось, из-под седых кустистых бровей на меня смотрели два больших подслеповатых глаза болотного цвета. Я стал ощупывать шершавое смуглое лицо в бурых пятнах. Теперь это было мое лицо. А также весь комплект, включая одышку, силикоз и, судя по моему самочувствию, много чего еще.
Я с трудом застегнул большими непослушными пальцами дедовы брюки с обвисшими коленями. Удивительно, что только сейчас мне пришло в голову, насколько избито и банально мое теперешнее положение с точки зрения литературы и кинематографа, где подобные сюжеты были много раз обыграны и высмеяны. Однако, в реальности все оказалось абсолютно не смешно. Я стоял, уцепившись в умывальник, бессмысленно таращился на свое новое, вернее, старое отражение, и обрывки мыслей вяло перемалывались в моей седой голове. Что теперь? Как жить дальше? У меня была семья, работа. Черт, мне всего двадцать восемь лет. Было. Сейчас мне ровно в три раза больше. И куда теперь деваться? Дед говорил, у него жена парализованная. В Черновцах...
Стоп! Откуда у меня этот обреченный конструктив? Неужели я начинаю мириться с таким положением вещей? Я что, реально собираюсь провести оставшиеся пару лет, или сколько мне теперь осталось, в образе ветерана труда? Ну, а что, собственно, я могу сделать?
Ладно. Анализируем. Как и когда это произошло? Наверное, пока я... мы... спал... спали...
Кстати, как это я раньше не подумал? Внезапно | Внезапно мне стало совершенно очевидно, кто сейчас дрыхнет молодецким сном в моем теле. Вот обрадуется пенсионер, как проснется! Лишь бы не рехнулся на радостях.
А может... Меня осенило. А что, если сейчас пойти в купе и просто лечь спать, как ни в чем не бывало? Собственно, других вариантов я не вижу. Все равно, стоит нам с дедом хоть кому-нибудь заикнуться о... об этом, как обоим нам дорога в дурку. А так – мало ли, какой где сбой мог произойти – авось оно само как-то на место «перескочит»?
Я вышел из туалета и, часто и тяжело дыша (чертов силикоз), мелко засеменил в свое купе, чувствуя, что мочевой пузырь так до конца и не опорожнился – аденомка, знаете ли.
Дверь с трудом поддалась, и свет из коридора упал на растянувшееся на кушетке тело. Он дрых, закутав голову одеялом – люблю на животе спать, забившись лицом в самый угол. Значит, дед во мне еще не просыпался, иначе лежал бы уже по-своему: на спине, полусидя, высоко намостив под спину обе подушки, чтобы легче дышать – именно в таком положении я и проснулся в его теле полчаса назад. Абсурдность ситуации уже начинала меня веселить – возможно, таким образом психика пыталась уберечь себя от сумасшествия. Мне по-прежнему казалось, что нам с дедом сейчас лучше не встречаться, но страха уже не было.
Ну да ладно, немного выгуляли старика – пора и баиньки. Утром видно будет. Я захлопнул дверь изнутри. Получилось довольно громко. Но моя тушка на кровати даже не шевельнулась. Сам-то я чутко сплю – давно бы уже вскочил, а этот... Эх...
Естественно, я не стал разуваться – так и завалился на койку, отвернувшись к стене. Поезд катился в Киев, и несколько близких мне и деду людей даже не подозревали, кого им, возможно, предстоит в скором времени встретить вместо своих мужа и отца. Интересно, кого бы они предпочли? Между прочим, однозначного ответа у меня не было – в голове вертелось несколько вариантов. Я долго крутил их так и эдак, и даже постепенно стал проваливаться в сон, когда соседняя полка стала подавать признаки жизни. Я напрягся. Там, судя по резкому шуршанию простыней, лихорадочно себя ощупывали. Я давился смехом, который стал прорываться наружу в виде кашля. Там испуганно затихли. Я все понимал, потому взял себя в руки и неподвижно застыл. Прошла вечность, соизмеримая по времени с моим стоянием у столика полчаса назад, прежде, чем на соседней койке сели. Снова ощупывание. Потом резкое движение – и глухой удар обо что-то. Логично – я повыше головы на две буду. Чертыхнулись. Затихли. Я героически душил в себе смех. Надеюсь, старик не свернул мне шею. Я-то с ним поаккуратней был... Мне почему-то вспомнился «Аватар» и его первый выход из лаборатории.
Наконец, дед направился к двери и легко открыл ее. Я бы многое отдал, чтобы посмотреть на себя со стороны – мне уже было не страшно, однако, я знал, что именно в этот момент разглядывают меня самого, потому продолжал притворяться спящим. Дверь закрылась. Интересно бы глянуть, что он будет делать с моим телом? Надеюсь, не бросится по всему вагону баб искать – хорошо хоть, что ночь, а то, чувствую, дедуля бы разошелся. А с другой стороны, с чего я решил, что он вообще вернется? Да нет, куда он денется, в одних трусах-то...
Уж не знаю, как так вышло, но именно с этими мыслями я и заснул – за эту ночь второй раз. Я надеялся, последний. Мне очень хотелось проснуться только утром, причем, на соседней кушетке. И с зубами.
В это трудно поверить, но мне даже что-то снилось, причем сон был никак не связан с моим приключением. Потому и не запомнился, наверное.
Проснулся я, как и положено в поезде, от стука проводницы. Я рефлекторно вскочил с кушетки, открыл дверь, сказал «спасибо» и бухнулся обратно на полку. И только после этого меня электрическим разрядом прошибло воспоминание о ночных похождениях.
В такие моменты реальность ошарашенно «залипает», будто бы невидимый режиссер где-то ТАМ, наверху, а может, и внутри самих актеров внезапно хлопает в ладоши и орет в рупор: «Стоп-стоп-стоп! А сейчас – тишина!» Вся площадка послушно замир | Вся площадка послушно замирает, и наш герой хорошенько проникается драматизмом своего положения, поскольку в данную секунду ему еще ничего не ясно, хотя от приговора его отделяет лишь мгновение. Сознание пока не успело пробежаться по телу мысленным взором. Контрольный вдох не сделан. Глаза не открыты. Крохотное расстояние, отделяющее язык от ответа – зубы или десны – не пройдено. Огромное тягучее мгновение. «Режиссер» хорошо знает свое дело и может держать эту паузу мучительно долго. Но не бесконечно. Видимо, насладившись моментом и поставив где-то там, у себя, напротив надписи «осознал», размашистую галочку, он отпускает время.
Вдох.
Глаза.
Движение.
Похоже, таки «перескочило».
Я резко сел.
Легкие дышали свободно и легко, язык упирался в зубы. Щенячья радость распирала грудь, и из нее вырвался вздох облегчения. Я посмотрел на соседнюю койку. Старика не было. Наверное, отправился завтракать – у него с этим строго. Спать мне уже не хотелось, потому я быстро оделся и пошел умываться. Из туалетного зеркала на меня смотрела знакомая с детства косматая кареглазая рожа, отражение которой мне хотелось расцеловать.
Когда я вернулся в купе, дедушка был уже на месте и, похоже, снова «под градусом». Не знаю, где старому шахтеру удалось добыть в такую рань спиртное, но вечернее «амбре» снова согревало воздух в помещении.
В свете дня произошедшее ночью казалось мне плодом воображения или даже сном, но по глазам старика я видел, что все это мне не приснилось. Или приснилось нам обоим.
Утро обычно отдаляет людей друг от друга, а мы с дедом особо и не общались, потому промелькнувшая в моей голове мысль поговорить с ним о пережитом ночью показалась мне просто безумной. Дедушка смотрел в окно и о чем-то думал, время от времени украдкой поглядывая на меня.
Сам я смотрел на старика совсем другими глазами. В каждой его морщинке мне теперь виделось что-то родное, будто бы я оставил в нем какую-то частичку себя, а от старика взял на память немного мудрости и терпения.
Поезд остановился, Мигай попросил помочь вынести его чемодан, и я с готовностью согласился. Когда на перроне я передавал чемодан старику, он поднял на меня свои глаза цвета хаки с промелькнувшими в них озорными искрами. Я мысленно пожелал, чтобы эта «прививка молодости» накинула дедушке еще с десяток лет жизни.
Мы попрощались, и я легко зашагал к метро, непроизвольно щупая кончиком языка крепкий ряд передних зубов. |
<<|<|12|13|14|15|16|17|18|19|20|21|22|>|>>К списку тем
|
